Экономическая история советской России

БОЛЬШАЯ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - Экономическая история советской России

Экономическая история советской России

1. Превращение большевизма в государственную структуру. 2

Первые декреты 2

Рабочий контроль и начало национализации 4

Вытеснение Советов и роспуск Учредительного собрания 6

2. “Военный коммунизм” 10

Национализация и мобилизация экономики 10

3. Кризис «военного коммунизма» 14

Экономическая отсталость и социальная деградация 14

Октябрьская революция, в отличие от Февральской, была тщательно

подготовлена большевиками, которых Ленин, преодолев сильное сопротивление,

сумел склонить на свою сторону. 24—25 октября (6—7 ноября) несколько тысяч

красногвардейцев, матросов и солдат, пошедших за большевиками, овладевают

стратегически важными пунктами столицы: вокзалами, арсеналами, складами,

телефонной станцией, Государственным банком. 25 октября (7 ноября) штаб

восстания — Военно-революционный комитет объявляет о свержении Временного

правительства. На исходе ночи 26 октября (8 ноября) после

предупредительного залпа с крейсера «Аврора» восставшие берут Зимний дворец

с находящимися там министрами, без труда подавив сопротивление юнкеров и

женского батальона, которые составляли единственную защиту бессильного

правительства.

1. Превращение большевизма в государственную структуру.

Первые декреты

Через два часа после ареста Временного правительства 11 Всероссийский

съезд Советов ратифицировал два основных декрета, подготовленных Лениным. В

Декрете о мире говорилось, что «рабочее и крестьянское правительство,

созданное революцией 24 — 25 октября и опирающееся на Советы рабочих,

солдатских и крестьянских депутатов, предлагает всем воюющим народам и их

правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом

мире». Кроме того, новое правительство решило отменить тайную дипломатию и

опубликовать секретные договоры, заключенные царским и Временным

правительством. В действительности декрет был адресован не правительствам,

а скорее международному общественному мнению и свидетельствовал о желании

новой власти подорвать сложившуюся мировую систему государств. Великие

державы не могли принять предложение, выдвинутое большевиками. Декрет

гласил, что мир «без аннексий и контрибуций» означает всеобщий отказ от

любого господства, навязанного народам Европы или Америки. Это было не чем

иным, как призывом к разрушению колониальных империй. Большевики надеялись,

что обнародование декрета (на который фактически никто не обратил

внимания), подкрепленное их победой (которая произвела большее

впечатление), вызовет волнения, достаточные, чтобы вынудить правительства

искать мира. Декрет сознательно выходил за рамки традиционной дипломатии,

он был рассчитан на победу революции в Европе. Союзники России отказались

рассмотреть эти предложения и признать новое правительство, обреченное, по

их мнению, на скорое исчезновение. Вильсон в своем ответе напомнил о «14

пунктах» и отказался от сепаратного мира с центральными державами, а те,

заинтересованные в том, чтобы получить свободу действий на востоке, дали

понять, что согласны на переговоры с большевиками. Через несколько недель к

Декрету о мире добавился еще один документ — Декларация прав народов

России, — столь же резко выходящий за рамки существующих норм, поскольку

основывался на принципе революционного освобождения народов. Декларация

провозглашала равенство и суверенность народов бывшей Российской империи,

их право на свободное самоопределение, вплоть до отделения, отмену всяких

национальных и религиозных привилегий и ограничений. Декрет о земле,

принятый 26 октября, узаконивал то, что было сделано начиная с лета

многочисленными земельными комитетами: изъятие земель у помещиков, царского

дома и зажиточных крестьян. Его текст включал наказ о земле, выработанный

эсерами на базе 242 местных наказов: «Частная собственность на землю

отменяется навсегда. Все земли передаются в распоряжение местных Советов».

Эсеры заявили протест: большевики украли их программу. «Пусть так, —

ответил им Ленин. — Не все ли равно, кем он составлен, но, как

демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных

низов, хотя бы с ним были несогласны. В огне жизни, применяя его на

практике, проводя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда... Жизнь

— лучший учитель, а она укажет, кто прав, и пусть крестьяне с одного конца,

а мы с другого конца будем разрешать этот вопрос... В духе ли нашем, в духе

ли эсеровской программы, — не в этом суть. Суть в том, чтобы крестьянство

получило твердую уверенность в том, что помещиков в деревне больше нет, что

пусть сами крестьяне решают все вопросы, пусть сами они устраивают свою

жизнь». Согласно Декрету о земле, каждая крестьянская семья должна была

получить в среднем по две-три десятины земли. Прибавка значительная, но, в

то время мало значимая, так как за неимением скота и техники, земля не

могла быть обработана. Тем не менее в течение нескольких месяцев престиж

большевиков в деревне достиг высшей точки (об этом свидетельствует

увеличение числа сельских партийных ячеек в первые месяцы 1918 г.).

Крестьяне, конечно, не дожидались декрета, чтобы вершить «свою» революцию,

однако он укрепил их в убеждении, будто большевики, о которых они только

слышали, являются теми «максималистами», которые одобряют их действия.

Рабочий контроль и начало национализации

26 октября Ленин заявил, что новый режим будет основываться на

принципе «рабочего контроля». Декрет от 27 ноября определил его формы.

Теоретически рабочий контроль должен был осуществляться всеми трудящимися

предприятия через выборный заводской комитет, а также состоящих при нем

представителей администрации и инженерно-технических работников. Трудящиеся

получали доступ к бухгалтерским книгам, складам, могли контролировать

обоснованность найма и увольнений. Этот декрет как бы узаконивал положение

вещей, реально существующее на многих предприятиях с лета 1917 г.

Практически же он отстранял заводские комитеты от управления предприятиями.

Они теперь входили в иерархическую структуру, где большинство составляли

люди, далекие от проблем рабочих комитетов. При каждом городском Совете был

создан Совет рабочего контроля, состоящий из представителей профсоюзов и

кооперативов. Их высшим органом был Всероссийский совет рабочего контроля.

Структура его узаконивала поглощение заводских комитетов профсоюзами и

Советами, где заправляли большевики. Первый Съезд профсоюзов (7 — 14 января

1918 г.) должен был подтвердить подчинение завкомов профсоюзам. В

окончательной резолюции, представленной большевиком Лозовским, отмечалось,

что контроль над производством ни в коей мере не означает перехода

предприятия в руки трудящихся данного предприятия. Последний пункт

недвусмысленно свидетельствовал о том, что заводские комитеты и комиссии

профсоюзного контроля должны подчиняться инструкциям, исходящим от

Всероссийского совета рабочего контроля. В действительности этот совет ни

разу не собирался как самостоятельный орган. С самого начала он влился в

Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ), созданный декретом от 15 декабря.

На него возлагалась задача по проверке экономической деятельности

государства, централизации и руководству всеми экономическими органами и

подготовке законов, касающихся экономики. Он подчинялся непосредственно

правительству и имел двойную структуру: вертикальную (главки — центральные

органы, управляющие работой различных отраслей промышленности) и

горизонтальную (совнархозы или региональные советы народного хозяйства).

ВСНХ обладал большими полномочиями: мог конфисковывать, приобретать,

опечатывать любое предприятие. Его сотрудниками стали представители

различных министерств (народных комиссариатов по экономике), которым

помогали «буржуазные специалисты». Привлечение советским государством

«буржуазных специалистов» предполагалось Лениным (в «Очередных задачах

Советской власти») как «компромисс», необходимый, поскольку комитеты

рабочего контроля, Советы и заводские комитеты не умели «организовать

производство». Рабочий контроль заводских комитетов был вытеснен

профсоюзами и Советами, а затем учреждениями ВСНХ. Рабочий контроль,

ведущийся очень неумело, на некоторых предприятиях в период июня — октября

1918 г. сменился государственным «рабочим контролем» над самими рабочими,

«неспособными организоваться». Рабочие не поняли происходящего: для них

главным было, что бывший хозяин побежден и признаны заводские комитеты.

Кроме того, на пятый день после революции был наконец торжественно

провозглашен 8-часовой рабочий день, запрещался детский труд, стала

обязательной выплата пособий по безработице и болезни. 14 декабря

правительство подписало первый декрет о национализации ряда промышленных

предприятий. По утверждению С. Маля, первые национализации (речь идет о 81

предприятии, национализированном до марта 1918 г.) санкционировались по

инициативе на местах. Эта национализация была прежде всего мерой наказания

и заранее не планировалась, в отличие от той, которая стала систематически

проводиться с лета 1918 г. Управление национализированными предприятиями

было выведено из-под рабочего контроля и передано главкам ВСНХ. На крупные

предприятия главки назначали «комиссаров» (представителя государственной

власти) и двух директоров (технического и административного).

Административный директор, названный затем «красным» (обычно член партии,

часто бывший рабочий или мастер этого предприятия), поддерживал отношения с

заводским комитетом. За неимением «инженерно-технических кадров

пролетарского происхождения», техническим директором становился бывший

инженер или управляющий предприятия. Если промышленные предприятия

национализировались постепенно, то крупные банки, прекратившие все операции

и заморозившие счета, сразу же с 27 декабря стали объектом государственной

национализации. В январе 1918 г. принадлежавшие им чеки и акции были

конфискованы, а государственные задолженности (всего 60 млрд. руб., из них

16 млрд. — внешнего долга) аннулированы. Кроме основных вышеупомянутых

декретов, правительство, заседавшее по пять-шесть часов каждый день, в

первые недели своего существования приняло ряд реформ. Вот наиболее важные

из них: отмена старорежимных чинов, титулов и наград, а также неравенства

званий; выборность судей; создание революционных трибуналов, в частности

трибунала, занимающегося «преступлениями печати»; признание гражданского

брака; обсуждение закона, облегчающего процедуру развода; секуляризация

гражданского состояния; отделение церкви от государства и школы от церкви;

переход на григорианский календарь с 1(14) февраля 1918 г.

Вытеснение Советов и роспуск Учредительного собрания

Правительство, созданное 26 октября, на 11 съезде Советов состояло

только из большевиков. Возглавляемый Лениным Совет Народных Комиссаров

(Совнарком) включал в себя 15 комиссаров: Рыков отвечал за внутренние дела,

Троцкий— за внешнюю политику, Луначарский — за народное образование, Сталин

— за национальную политику, Антонов-Овсеенко — за военное ведомство и т.д.

Эсеры и меньшевики отказались присутствовать на заседании избранного

съездом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) в знак

протеста против большевистского акта насилия. Таким образом, правительство

Ленина признали только большевистские делегаты, левые эсеры и несколько

делегатов от мелких группировок, поддержавших восстание. Во ВЦИК были

избраны 67 большевиков и 29 левых эсеров. 20 мест было оставлено для

меньшевиков и эсеров на тот случай, если они вернутся на съезд. Пока

создавалось новое правительство, ПВРК, во главе которого стояли

малоизвестные политические деятели, принял ряд жестких мер, отражающих

низовую концепцию «демократии»: были закрыты семь газет («День» —

ежедневное издание умеренных социалистов, «Речь» — ежедневное издание

кадетов, «Новое время» — самая крупная ежевечерняя газета, «Вечернее

время», «Русская воля», «Народная правда», «Биржевые ведомости»),

установлен контроль над радио и телеграфом, выработан проект изъятия пустых

помещений, частных квартир и автомобилей. Через два дня закрытие газет

узаконил декрет, оставляющий за новыми властями право приостанавливать

деятельность любого издания, «сеющего беспокойство в умах и публикующего

заведомо ложную информацию». Против этих жестких мер и против тотального

захвата власти большевиками росло недовольство, в том числе внутри партии

большевиков. Первым выступил Исполком Всероссийского совета крестьянских

депутатов, находящийся в руках эсеров; за ним последовали меньшевики и

эсеры из Петроградского Совета, другие организации. Они призывали народ

объединяться вокруг Комитета защиты родины и революции, собравшегося в

Петроградской думе, единственной организации, представляющей все слои

населения. Этот Комитет заявил о том, что он берет на себя временные

полномочия до созыва Учредительного собрания. Как только выяснилось, что

новый режим выражает волю большевистской партии, а не Советов, часть

приверженцев восстания резко изменила свою позицию. Меньшевики-

интернационалисты и левые эсеры, объединившиеся вокруг издаваемой Горьким

газеты «Новая жизнь» и анархо-синдикалистской газеты «Знамя труда»,

поддерживаемые Бундом и Польской социалистической партией, выступили за

образование социалистического революционного правительства, которое

состояло бы не только из большевиков. Это течение получило поддержку

многочисленных рабочих профсоюзов, Советов, заводских комитетов. Совет

Выборгской стороны, безоговорочно поддерживающий большевиков с апреля,

опубликовал воззвание, подписанное и меньшевиками и большевиками, о

формировании коалиционного социалистического правительства. Руководство

«социалистической» оппозицией взял на себя профсоюз железнодорожников

(Викжель), где большевики всегда были в меньшинстве. Не желая принимать

участие в «братоубийственной борьбе», профсоюз направил властям ультиматум

(29 октября), требуя образования социалистического правительства, откуда

были бы исключены Ленин и Троцкий, и угрожая всеобщей забастовкой

железнодорожников. По вопросам свободы печати и создания коалиционного

социалистического правительства мнения большевиков разделились. Одиннадцать

членов правительства и пять членов Центрального Комитета партии (Каменев,

Зиновьев, Рыков, Милютин, Ногин) подали в отставку в знак протеста против

«поддержания чисто большевистского правительства с помощью террора». Ленин

же посчитал «инцидент» предательством нескольких «отдельных интеллигентов».

На самом деле в октябре, так же как и в июле, до захвата власти и после,

шла борьба двух внутрипартийных концепций большевизма. Большевистская

дисциплина оказалась таким же далеким от реальности мифом, как и так

называемая «власть Советов». Оппозиция большевиков-«диссидентов»

продлилась, однако, недолго. ЦК потребовал, чтобы оппозиционеры изменили

свое мнение, пригрозив исключением из состава ЦК. Зиновьев подчинился 9

ноября. Остальные продержались до 30 ноября и также признали свои ошибки.

Тем временем, под давлением Викжеля, Ленин заключил договор о совместных

действиях с левыми эсерами. Меньшевистские и правоэсеровские делегаты были

выведены из Исполкома 11 Всероссийского съезда Советов крестьянских

депутатов 26 ноября 1917 г. В результате этой совместной акции левые эсеры

вошли в правительство. Состав его являлся временным, поскольку, по общему

мнению, только Учредительное собрание, которое должно было собраться в

январе, могло назначить законное и представительное правительство,

способное заставить большевиков пойти на уступки. До Октября большевики

постоянно обвиняли Временное правительство в затягивании созыва

Учредительного собрания. Не говорить об этом они не могли. Представляется

маловероятным, что Ленин заранее решил распустить Учредительное собрание,

хотя Суханов утверждает, что еще в Швейцарии Ленин называл Учредительное

собрание «либеральной шуткой». Тем не менее с октября месяца Ленин много

раз возвращался к идее, выдвинутой Плехановым в 1903 г., суть которой в

том, что успех революции — это «высшее право», стоящее даже над всеобщим

избирательным правом. Естественно, любые свободные выборы в Учредительное

собрание превратились бы в победу эсеров над большевиками, потому что

основную массу избирателей составляли крестьяне. Поощряя экспроприацию,

большевики завоевали некоторое доверие части крестьян, но отнюдь не

большинства. Из 41 млн. проголосовавших на выборах в декабре 1917 г. за

эсеров отдали свои голоса 16,5 млн., за разные другие умеренные

социалистические партии — чуть меньше 9 млн., за различные национальные

партии — 4,5 млн., за кадетов — менее 2 млн., за большевиков — 9 млн. Из

707 избранных в Учредительное собрание депутатов 175 составляли большевики,

370 — эсеры, 40 — левые эсеры, 16 — меньшевики, 17 — кадеты и более 80 —

«разные». В этой ситуации левые эсеры и большевики открыто рассматривали

вопрос о роспуске Учредительного собрания. Мария Спиридонова, лидер левых

эсеров, разъясняла, что Советы «показали себя наилучшими организациями для

разрешения всех социальных противоречий...». От имени петроградских

большевиков Володарский заявил о возможности «третьей революции» в случае,

если большинство Учредительного собрания будет противиться воле

большевиков. 11 декабря правительство обвинило кадетов в подготовке

государственного переворота, назначенного на день открытия Учредительного

собрания, и арестовало основных руководителей партии. Против применения

насильственных мер по отношению к Учредительному собранию были возражения и

внутри партии большевиков (Каменев, Ларин, Милютин, Сапронов). В «Тезисах

об Учредительном собрании» Ленин, в частности, писал: «Всякая попытка,

прямая или косвенная, рассматривать вопрос об Учредительном собрании с

формально-юридической стороны, в рамках обычной буржуазной демократии, вне

учета классовой борьбы и гражданской войны, является изменой делу

пролетариата и переходом на точку зрения буржуазии». К открытию

Учредительного собрания 5 января 1918 г. большевики подготовили пространную

«Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», повторяющую

резолюции съезда Советов по аграрной реформе, рабочему контролю и миру.

Один из пунктов декларации, зачитанной Свердловым, гласил: Учредительное

собрание «считает, что его задачи исчерпываются установлением коренных

оснований социалистического переустройства общества». Делегаты отвергли это

заявление о капитуляции и 244 голосами против 153 выбрали в председатели

эсера В. Чернова, а не М. Спиридонову, поддерживаемую большевиками. Кроме

того. Учредительное собрание отменило октябрьские декреты. Тогда на

заседании Совета Народных Комиссаров большевики потребовали немедленного

роспуска Учредительного собрания. Левые эсеры заявили о необходимости

альтернативы: новые выборы или немедленное объединение сил, оппозиционных

Учредительному собранию, в Революционное собрание. ВЦИК тоже высказался за

роспуск. На следующий день, 6(19) января красногвардейцы, дежурившие у

дверей зала заседаний, не допустили туда делегатов Учредительного собрания,

которое было объявлено распущенным. Этот произвол не вызвал в стране

особого отклика. Лишь отдельные петроградские эсеры попытались оказать

вооруженное сопротивление, но оно потерпело фиаско. Войска, верные

большевикам, открыли огонь по нескольким сотням безоружных демонстрантов,

протестовавших против роспуска Учредительного собрания, возмутившего

демократов, умеренных социалистов, некоторых большевиков. Общественность

осталась безразличной. Опыт парламентской демократии продлился всего

несколько часов. Из постоянно действующего органа ВЦИК превратился в

периодически созываемый: он собирался уже раз в два месяца, потерял

возможность аннулировать «срочные» декреты, принимаемые Совнаркомом.

Президиум ВЦИКа, полностью контролируемый большевиками, стал постоянно

действующим органом. Он монополизировал все функции контроля, обладал

правом подтверждать решения Совнаркома и назначать народных комиссаров,

предлагаемых Совнаркомом. «Власть снизу», то есть «власть Советов»,

набиравшая силу с февраля по октябрь, через различные децентрализованные

институты, созданные как потенциальное «противостояние власти», стала

превращаться во «власть сверху», присвоив себе все возможные полномочия,

используя бюрократические меры и прибегая к насилию. Тем самым власть

переходила от общества к государству, а в государстве к партии большевиков,

монополизировавших исполнительную и законодательную власть. Еще некоторое

время в Советах находились небольшевики, но еще до того, как была запрещена

их деятельность, к их мнению перестали прислушиваться.

2. “Военный коммунизм”

Национализация и мобилизация экономики

После трех с половиной лет войны и восьми месяцев революции экономика

страны находилась в руинах. Из-под контроля большевиков отошли наиболее

богатые районы: Украина, Прибалтика, Поволжье, Западная Сибирь.

Экономические связи между городом и деревней уже давно были прерваны.

Забастовки и локауты предпринимателей довершили разложение экономики,

порожденное войной. Окончательно отказавшись от опыта рабочего

самоуправления, обреченного на провал в условиях экономической катастрофы,

большевики предприняли ряд чрезвычайных мер. Они продемонстрировали

авторитарный, централистский государственный подход к экономике. В

советской истории совокупность этих мер получила название «военного

коммунизма». В октябре 1921 г. Ленин писал: «В начале 1918... мы сделали ту

ошибку, что решили произвести непосредственный переход к коммунистическому

производству и распределению». Тот «коммунизм», который, по Марксу, должен

был быстро привести к исчезновению государства, наоборот, удивительным

образом гипертрофировал государственный контроль над всеми сферами

экономики. После национализации торгового флота (23 января) и внешней

торговли (22 апреля) правительство 28 июня 1918 г. приступило к общей

национализации всех предприятий с капиталом свыше 500 тыс. рублей. Сразу

после создания в декабре 1917 г. ВСНХ он занялся национализацией, но

сначала экспроприации проходили беспорядочно, по инициативе на местах и

чаще всего как репрессивная мера против предпринимателей, пытавшихся

сопротивляться злоупотреблениям рабочего контроля. Декрет от 28 июня был

неподготовленной и конъюнктурной мерой, его приняли в спешке, чтобы уйти от

выполнения одного из пунктов брест-литовского договора, гласящего, что

начиная с 1 июля 1918 г. любое предприятие, изъятое у подданных Германии,

будет возвращено им в том случае, если это имущество не было уже

экспроприировано государством или местными властями. Такая уловка с

национализацией (»идущая по заранее разработанному плану», как было

телеграфировано советскому послу в Берлине, чтобы придать декрету больше

убедительности в глазах немцев) позволила советскому правительству заменить

передачу сотен заводов «справедливой компенсацией». К 1 октября 1919 г.

было национализировано 2500 предприятий. В ноябре 1920 г. вышел декрет,

распространивший национализацию на все «предприятия с числом рабочих более

десяти или более пяти, но использующих механический двигатель», которых

оказалось около 37 тыс. Из них 30 тыс. не фигурировали в основных списках

ВСНХ. Подобно декрету от 28 июня 1918 г. о национализации, постановление от

13 мая 1918 г., дающее широкие полномочия Народному комиссариату по

продовольствию (Наркомпрод), обычно считается актом, с которого началась

политика «военного коммунизма». В нем государство провозгласило себя

главным распределителем, еще до того, как стало главным производителем. В

экономике, где распределительные связи были подорваны как на уровне средств

производства (резкое ухудшение состояния транспорта, особенно

железнодорожного), так и на уровне причинно-следственных отношений

(отсутствие промышленных товаров не побуждало крестьян сбывать свою

продукцию), жизненно важной проблемой стало обеспечение поставок и

распределение продуктов, в особенности зерна. Перед большевиками встала

дилемма: восстановить подобие рынка в условиях разваливающейся экономики

или прибегнуть к принудительным мерам. Они выбрали второе, так как были

уверены, что усиление классовой борьбы в деревне решит проблему снабжения

продовольствием города и армии. 11 июня 1918 г. были созданы комитеты

крестьянской бедноты (комбеды), которые в период разрыва между большевиками

и левыми эсерами (еще контролировавшими значительное число сельских

Советов) должны были стать «второй властью» и изъять излишки

сельскохозяйственной продукции у зажиточных крестьян. В целях

«стимулирования» бедных крестьян (определяемых как «крестьяне, не

использующие наемную рабочую силу и не имеющие излишков») предполагалось,

что часть изымаемых продуктов будет поступать членам этих комитетов. Их

действия должны были поддерживаться частями «продовольственной армии»

(продармия), состоящими из рабочих и большевиков-активистов. В конце июля

1918 г. в продармии было 12 тыс. человек (затем их число увеличилось до 80

тыс.). Из них добрую половину составляли рабочие стоявших петроградских

заводов, которых «заманили» оплатой натурой пропорционально количеству

конфискованных продуктов. После роспуска этих отрядов в конце гражданской

войны многие из участников этой кампании попали в административный и

партийный аппараты, и мало кто из них вернулся на заводы. Создание комбедов

свидетельствовало о полном незнании большевиками крестьянской психологии.

Они представляли, согласно примитивной марксистской схеме, что крестьяне

были разделены на антагонистические классы кулаков, середняков, бедняков и

батраков. На самом деле крестьянство прежде всего было едино в

противостоянии городу как внешнему миру. Когда пришло время сдавать

«излишки», в полной мере проявились общинный и уравнительный рефлексы

деревенского схода: вместо того чтобы возложить груз поборов только на

зажиточных крестьян, его распределяли более или менее равномерно, в

зависимости от возможностей каждого. От этого пострадала масса середняков.

Возникло общее недовольство: во многих районах вспыхнули бунты; на

«продовольственные отряды» устраивались засады — надвигалась настоящая

партизанская война. 16 августа 1918 г. Ленин отправил телеграмму всем

местным властям, где призывал их «прекратить преследовать середняка».

Кампания по продразверстке летом 1918 г. закончилась неудачей: было собрано

всего 13 млн. пудов зерна вместо 144 млн., как было запланировано. Тем не

менее это не помешало властям продолжить политику продразверстки до весны

1921 г. Декретом от 21 ноября 1918 г. устанавливалась монополия государства

на внутреннюю торговлю. Уже с начала года многие магазины были

«муниципализированы» местными властями, часто по просьбе граждан,

раздраженных до предела недостатком продуктов и ростом цен, причина которых

виделась им в действиях «спекулянтов» и «перекупщиков». В ноябре 1918 г.

комитеты бедноты были распущены и поглощены вновь избранными сельскими

Советами. Власти обвинили комбеды в малоэффективности и нагнетании

«напряженности» в крестьянской среде, в то время как новый режим нуждался в

установлении modus vivendi со всем крестьянством, поскольку оно поставляло

большую часть солдат для Красной Армии. С 1 января 1919 г. беспорядочные

поиски излишков были заменены централизованной и плановой системой

продразверстки. Каждые область, уезд, волость, каждая крестьянская община

должны были сдать государству заранее установленное количество зерна и

других продуктов, в зависимости от предполагаемого урожая (определяемого

весьма приблизительно, по данным предвоенных лет, так как только за эти

годы имелась более или менее правдоподобная статистика). Кроме зерна,

сдавались картофель, мед, яйца, масло, масличные культуры, мясо, сметана,

молоко. Каждая крестьянская община отвечала за свои поставки. И только

когда вся деревня их выполняла, власти выдавали квитанции, дающие право на

приобретение промышленных товаров, причем в количестве намного меньшем, чем

требовалось (в конце 1920 г. нужда в промышленных товарах удовлетворялась

на 15—20%). Ассортимент ограничивался немногими товарами первой

необходимости: ткани, сахар, соль, спички, табак, стекло, керосин, изредка

инструменты. Особенно ощущался недостаток сельскохозяйственного инвентаря.

Что касается оплаты продразверстки девальвированными деньгами (к 1 октября

1920 г. рубль потерял 95% своей стоимости по отношению к золотому рублю),

то это, естественно, крестьян не удовлетворяло. На продразверстку и дефицит

товаров крестьяне отреагировали сокращением посевных площадей (на 35—60% в

зависимости от района) и возвращением к натуральному хозяйству. Государство

поощряло создание бедняками коллективных хозяйств (в октябре 1920 г. их

было 15 тыс. и они объединяли 800 тыс. крестьян) с помощью

правительственного фонда. Этим коллективным хозяйствам было дано право

продавать государству свои излишки, но они были так слабы (коллективное

хозяйство располагало в среднем 75 десятинами пахотной земли,

обрабатываемой примерно полусотней человек), а их техника столь примитивна,

что эти коллективные хозяйства не могли произвести значительное количество

излишков. Только некоторые совхозы, организованные на базе бывших поместий,

обеспечивали серьезный вклад в поставки первостепенной важности

(предназначенные для армии). К концу 1919 г. в стране насчитывалось всего

несколько сотен совхозов. Продразверстка, восстановив против себя

крестьянство, в то же время не удовлетворила и горожан. В 1919 г. по плану

предполагалось изъять 260 млн. пудов зерна, но с большим трудом было

собрано только 100 млн. (38,5%). В 1920 г. план был выполнен только на 34%.

Горожан поделили на пять категорий, от рабочих «горячих профессий» и солдат

до иждивенцев, учитывалось и социальное происхождение. Из-за недостатка

продуктов даже самые обеспеченные получали лишь четверть предусмотренного

рациона. Получая полфунта хлеба в день, фунт сахара в месяц, полфунта жиров

и четыре фунта селедки (такова была в марте 1919 г. норма петроградского

рабочего «горячего цеха»), прожить было немыслимо. «Иждивенцы»,

интеллигенты и «бывшие» снабжались продуктами в последнюю очередь, а часто

и вовсе ничего не получали. Помимо того, что система обеспечения

продовольствием была несправедливой, она к тому же была чрезвычайно

запутанной. В Петрограде существовало по меньшей мере 33 вида карточек со

сроком действия не более месяца! В таких условиях расцветал «черный рынок».

Правительство тщетно пыталось законодательно бороться с мешочниками. Им

было запрещено передвигаться на поездах. Местные власти и силы охраны

порядка получили приказ арестовывать любого человека с «подозрительным»

мешком. Весной 1918 г. забастовали рабочие многих петроградских заводов.

Они требовали разрешения на свободный провоз мешков «до полутора пудов» (24

кг). Этот факт свидетельствовал о том, что не одни крестьяне приезжали

тайком продавать свои излишки, не отставали от них и рабочие, имеющие

родных в деревне. Все были заняты поисками продуктов. Участились

самовольные уходы с работы (в мае 1920 г. прогуливали 50% рабочих

московских заводов). Рабочие бросали работу и по мере возможности

возвращались в деревню. Правительство противопоставило этому ряд мер,

символизирующих «новое мышление»: введение знаменитых субботников

(коммунистических суббот) — «добровольный» труд в выходные дни, начатый

членами партии, а затем ставший обязательным для всех. Были приняты такие

принудительные меры, как введение трудовой книжки (июнь 1919 г.) с целью

уменьшить текучесть рабочей силы и «всеобщая трудовая повинность»,

обязательная для всех граждан от 16 до 50 лет (29 января 1920г.). Самым

экстремистским способом вербовки трудящихся было предложение превратить

Красную Армию в «трудовую армию» и милитаризовать железные дороги. Эти

проекты были выдвинуты Троцким и поддержаны Лениным. В районах,

находившихся во время гражданской войны под непосредственным контролем

Троцкого, предпринимались попытки осуществить эти планы: на Украине были

военизированы железные дороги, а любая забастовка расценивалась как

предательство. После победы над Колчаком 3-я Уральская армия стала 15

января 1920 г. Первой Революционной Трудовой армией. В апреле в Казани была

создана Вторая Революционная Трудовая армия. Результаты оказались

удручающими: солдаты-крестьяне были совершенно неквалифицированной рабочей

силой, они спешили вернуться домой и вовсе не горели желанием работать.

Железнодорожников, привыкших к тому, что их права защищает профсоюз,

приводила в ярость необходимость подчиняться военным. «Военный коммунизм»,

рожденный марксистскими догмами в условиях экономического краха и

навязанный стране, уставшей от войны и революции, оказался полностью

несостоятельным. Но в дальнейшем его «политическим достижениям» была

уготована долгая жизнь.

3. Кризис «военного коммунизма»

Экономическая отсталость и социальная деградация

В начале 1921 г. гражданская война закончилась, советская власть

упрочилась. Однако положение в стране становилось все более катастрофичным.

Продолжающаяся политика «военного коммунизма» вызвала волну возмущения в

деревне. Внутри самой партии наметился раскол. Даже те, кто находился в

авангарде Октябрьской революции — моряки и рабочие Кронштадта,—и те подняли

восстание. Для нового строя это было самым суровым приговором. Эксперимент

«военного коммунизма» был проведен на полностью разложившейся экономике и

привел к неслыханному спаду производства: в начале 1921 г. объем

промышленного производства составлял только 12% довоенного, а выпуск железа

и чугуна —2,5%. Созданный в феврале 1920 г. центральный плановый орган

(Госплан) и ВСНХ оказались неспособными к крупномасштабному планированию и

управлению. Значительная часть вроде бы национализированных предприятий не

поддавалась никакому государственному контролю, каждое предприятие

действовало своими силами, как могло, сбывая свою мизерную продукцию на

черном рынке. Государство, присвоившее себе монополию на распределение,

могло предложить крестьянам для «обмена» очень скудный ассортимент

промышленных товаров. В 1920 г. их производилось на сумму 150 млн. руб.

золотом. Цена выращенного зерна превосходила эту сумму в 20 раз, и

составляла менее 64% довоенного уровня. Крайний недостаток товаров, их

дороговизна не стимулировали крестьянина производить продукты на продажу,

тем более что любые излишки тут же изымались. По сравнению с довоенным

периодом объем продуктов, шедших на продажу, сократился на 92%. Дробление

крупных владений, уравниловка, навязываемая сельскими властями, разрушение

коммуникаций, разрыв экономических связей между городом (где уже не было ни

рабочих мест, ни продуктов) и деревней, продразверстка — все это привело к

изоляции крестьянства и возвращению к натуральному хозяйству. Замкнувшись в

себе, крестьянство легче, чем другие классы, пережило невероятные

социальные потрясения, порожденные мировой войной, революцией и гражданской

войной. Оно вобрало в себя покидающих города горожан, многие из которых еще

сохранили связи с родной деревней. После революции Россия оказалась более

аграрной и крестьянской, чем до войны. Продолжение политики продразверстки,

за счет которой государственная казна пополнялась на 80%, было для

крестьянства невыносимым грузом (в два раза превышавшим земельные налоги и

выплаты 1913 г.), и это по-прежнему являлось главной причиной недовольства

в деревнях. В 1918 г. советская статистика зарегистрировала 245

крестьянских бунтов против большевистской власти. В 1919 г. целые районы

перешли под контроль восставших крестьян, организованных в отряды,

насчитывавшие тысячи, иногда десятки тысяч человек. Они сражались то с

красными (в белорусском Полесье, в Поволжье), то с белыми (в тылу Колчака,

в Сибири и на Урале). Борьба Махно сначала против белых, потом против

красных была выдающимся тому примером как по срокам (она длилась почти три

года), размаху (50 тыс. партизан составляли целую армию), разнородности

социального состава (среди бойцов армии Махно были крестьяне,

железнодорожники, служащие самых разных национальностей, населявших

Украину, — евреи, греки, русские, казаки), так и по своей политической

анархистской программе. «Мы за большевиков, но против коммунистов», —

говорил Махно. Это означало: за большевиков, одобрявших захват земель

крестьянами, но против коммунистов, изымавших излишки, насаждавших колхозы

и забиравших власть в свои руки, прикрываясь Советами. Махно считал, что

никакая власть не может диктовать массам свою волю. Структура политической

жизни должна зиждиться на существовании свободных объединений, во всем

соответствующих «сознанию и воле самих трудящихся». Несмотря на то, что

Махно сражался вместе с красными против Петлюры, преследовал отступающие

войска Деникина, отражал наступление Врангеля, он был объявлен большевиками

вне закона. В августе 1921 г., после изнурительных боев, длившихся

несколько месяцев, Махно и остатки его армии пересекли румынскую границу.

После разгрома белых исчезла угроза возвращения крупных собственников.

Крестьянские восстания против большевиков вспыхивали с новой силой. Зимой

1920/21 г. организовались десятки «повстанческих армий» в том числе в

Западной Сибири, Тамбовской и Воронежской губерниях. В январе 1921 г.

крестьянская армия под руководством эсера Антонова, насчитывающая 50 тыс.

человек, захватила всю тамбовскую губернию. Программа этого восстания,

принятая в мае 1920 г. крестьянским губернским съездом в Тамбове, включала

в себя свержение коммунистической партии, созыв Учредительного собрания на

основе всеобщих выборов, власть Временного правительства, состоящего из

представителей всех партий и организаций, боровшихся против большевиков,

передачу земли тем, кто ее обрабатывает, прекращение продразверстки, отмену

деления народа «на классы и партии». В мае 1921 г. генерал Тухачевский,

ранее в период советско-польской войны дошедший с Красной Армией почти до

Варшавы, во главе 35 тыс. человек, усиленных отрядами специальных войск

ВЧК, имевших на вооружении сотни артиллерийских орудий, броневики и

самолеты, выступил на подавление антоновского мятежа. Красной Армии

понадобилось несколько месяцев, чтобы «усмирить» область. «Выселяли» целые

деревни. Весной и летом 1921 г. на Волге разразился жуткий голод. После

конфискации предыдущей осенью излишков у крестьян не осталось даже зерна

для следующего посева, к этому добавились сильная засуха и разрушительные

последствия гражданской и «крестьянской» войн. Несмотря на принятые

(слишком поздно!) меры — создание Всероссийского комитета помощи голодающим

и обращение к международной помощи (организованной «Америкэн Релиф

Администрейшн»— АРА»), от голода погибло более 5 млн. человек. К этой цифре

следует прибавить 2 млн. умерших от тифа в 1918—1921 гг., 2,5 млн. убитых в

первой мировой войне и миллионы жертв гражданской войны (по разным

подсчетам, их число колеблется от 2 до 7 млн.). В начале 1921 г. положение

в городе было не лучше, чем в деревне. По-прежнему крайне не хватало

продовольствия. Последствия неурожая сказались и в промышленности:

производительность труда в некоторых отраслях снизилась на 80% по сравнению

с довоенным уровнем. Многие заводы закрылись из-за нехватки топлива. В

феврале 1921 г. остановились 64 самых крупных завода Петрограда, в том

числе Путиловский. Рабочие оказались на улице, некоторые из них уехали в

родные деревни в поисках пропитания. К 1921 г. Москва потеряла половину

своих рабочих, Петроград —2/3. В 1921 г. русский промышленный пролетариат

составлял всего около 1 млн. человек. 600 тыс. фабрично-заводских рабочих

служили в армии, 180 тыс. из них были убиты, 80 тыс. состояли в

«продотрядах», очень многие начали работать в «аппарате» и органах нового

государства. За годы гражданской войны резко уменьшилось число городских

жителей (составлявших в 1913 г. лишь 18% населения). Большинство из 2 млн.

русских эмигрантов были горожанами. В основном это были люди из имущих

классов старой России, а также представители свободных профессий и

интеллигенция — самая «европеизированная» прослойка русского общества. В

1917—1921 гг. крупные города не только опустели, но и изменились по своей

социальной структуре. Демографические данные по Москве и Петрограду 1920 г.

говорят о снижении уровня экономической и культурной элиты, сокращении

числа рабочих, уменьшении количества торговцев и ремесленников и

одновременно с этим об удивительной выживаемости таких маргинальных

категорий, как лакеи, курьеры, посредники и другие, которым был на руку

царящий беспорядок и которые наживались на небольших и крупных сделках

черного рынка. Лишь одна социальная категория действительно увеличилась:

стало больше государственных служащих, поскольку основным работодателем

было государство. К этой категории примкнула «рабочая интеллигенция»,

множество мелких чиновников из дореволюционных учреждений, а также

представители бывших правящих классов, которым удалось благодаря своему

образованию найти работу и хотя бы временное убежище. Для большевистского

режима эта категория служащих была ненадежной из-за ее «непролетарского»

происхождения. Впоследствии оно станет для этих людей причиной крупных

неприятностей. Клеймо «из бывших» стереть было невозможно.

Литература

1. Н. Верт “История Советского государства” М.: Прогресс-Академия, 1994.

2. “Хронология российской истории” под рук. Франсиса Конта, М.:

“Международные отношения”, 1994.

3. Формирование командно-административной системы. Сб. статей. М., 1992.