«Артмир» по Достоевскому

БОЛЬШАЯ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - «Артмир» по Достоевскому

«Артмир» по Достоевскому

«Артмир» по Достоевскому

Казин А. Л.

«Если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его: ибо Я пришел не судить мир, но спасти мир»

(Ин. 12, 47)

Предисловие

Предлагая современной публике разговоры знаменитых братьев Карамазовых, я должен предупредить читателя, что не претендую, разумеется, на лавры предшественника моего Федора Михайловича Достоевского, в романе которого впервые были выведены на свет Божий названные персонажи. Я лишь передаю то, что слышал, а так как подслушивать нехорошо, то я и тут должен объясниться. А именно: путешествуя в 2004 году, в январе месяце (как раз на святках было дело) по нашей всё ещё необъятной, хотя и наполовину уменьшившейся со времен Федора Михайловича матушке-России, заехал я случайно в городок Скотопригоньевск, где, как помнит читатель, и происходит действие романа «Братья Карамазовы». Более того, я остановился отдохнуть в том самом трактире «Столичный город», где встречались друг с другом многие лица, описанные в упомянутом романе. Как ни странно, трактир за прошедшие 130 лет отлично сохранился, и даже обогатился пристройками в виде подземного гаража, сауны и рестораном с отдельными кабинетами, где, собственно, я и услышал разговор пятерых мужчин. Они сидели рядом со мной, в соседнем кабинете, отделенном от моего только тонкой – я бы сказал, символической – перегородкой, да и то не доходившей до потолка, так что их громкие голоса были слышны как нельзя лучше. Сначала я пытался отвлечься от них как от назойливого чужого шума, но потом что-то в их беседе показалось мне до боли знакомым: во-первых, конечно, сама тема её - всё те же мировые вопросы, без которых русский человек обойтись по-прежнему не может. Во-вторых, меня насторожили имена – Иван, Алексей, Митя, а уж когда я услышал, что тут же находится некто Федор Павлович, а прислуживает им (одновременно участвуя в беседе) лакей Смердяков, мне всё стало ясно. Почти против воли я навострил уши. А так как память у меня превосходная, я и решился передать интересующимся такими «философическими» разговорами читателям то, что слышал своими ушами, и даже отчасти видел своими глазами. Могу засвидетельствовать, что выглядели отец с сыновьями совсем неплохо: Дмитрий Федорович, как и прежде, был порывист и прям, Иван Федорович – задумчив, Алеша – благочестив. Федор Павлович, внимая молодежи, больше помалкивал или задавал вопросы, весьма, впрочем, дельные. Только Смердяков, как показалось мне, изменился – из забитого слуги он превратился во вполне равного участника господской беседы. Порой и вовсе непонятно было, кто у них теперь господин, а кто слуга. Впрочем, судите сами.

Беседа первая

Федор Павлович: А известно ли вам, милостивые государи мои, что в нынешних журналах романы с матом печатают? Раньше цензура такого нипочем бы не пропустила – ведь сами Тютчев да Гончаров, по высочайшему повелению, цензорами служили. А Салтыков – так тот вообще губернатором был.Ты, Иван, что об этом думаешь?

Иван: Печатают. Без мата нынче нельзя.

Федор Павлович: Да я-то не против. Наоборот, иной раз так начитаешься, что сразу к какой-нибудь «мовешке» потянет. Но все же странно как-то это…

Митя: Чего тут странного! Мерзость всё это, особенно когда по телевизору, да круглые сутки, да по всем каналам. Такое раньше только у Луки Мудищева да у маркиза де Сада можно было прочитать. Так он в тюрьме сидел!

Смердяков: А мне нравится. Иной раз грубовато, конечно, получается, особенно у наших русачков. Но уж если парижский, или, к примеру, голландский писатель-киношник за этакое дело возьмутся – пальчики оближешь. Вот посмотрел я тут недавно «Восемь с половиной женщин», а потом «Девять с половиной недель»… Вкусно!

Иван: Вечно ты, Смердяков, на пошлость сведешь. Взял бы хоть книгу какую ученую почитал. В современной науке всё это понято и описано. В философии это называется «мета-нормативной этикой», в кино – «виртуальной эротикой», в психологии – «сублимацией». Человек – существо сложное, так сказать, многоярусное, хотя и грешное, конечно. Ему отдушина нужна. Вот мой великий инквизитор это прекрасно понимал.

Алеша: Твой инквизитор был католик, и потому разделял человека на небесную душу и грязную, похотливую плоть. Этому его ещё бл. Августин своей книгой «О Граде Божьем» научил. В православии такого противопоставления нет. У нас и белое духовенство женатое.

Федор Павлович: Постойте, постойте. Я что-то не понял. Так что, все эти сочинения, вроде «Голубого сала» В. Сорокина или фильмы с содомским грехом – это всё искусством теперь почитают?

Иван: А чем же ещё? Человек – не ангел. Это уж вы Создателю пеняйте, что он нас такими на свет выпустил. А прикрывать правду фиговым листком – одно ханжество.

Митя: Это смотря что понимать под правдой. Вот при советском императоре Иосифе Виссарионовиче этих голубых в кутузках держали, и правильно делали!

Смердяков: Это всё русское варварство. Вы что, в Амстердаме, в квартале красных фонарей, никогда не бывали? «Плейбоя» в руках не держали?

Алеша: Честно признаюсь, в Амстердаме не был, да и не очень хочется. Прав брат Дмитрий – гадость всё это, распущенность души и тела. Только бороться с ней изнутри надо, а не извне. Впрочем, известно, что Господь сделал с Содомом.

Федор Павлович: Так это когда было…

Алеша: Для Бога тысяча лет – как один день, и один день – как тысяча лет.

Иван: Удивляешь ты меня иногда, брат. Зачем ты из пушек по воробьям стреляешь? Вот родитель наш хоть и «поросенок» (простите, батюшка), а мыслит правильно. Что сравнивать древний Израиль с сегодняшним днем? Кстати, сам божественный Платон любовь к прекрасному мальчику ставил выше любви к женщине. А фильм великого Висконти «Смерть в Венеции» вы видели? Я уж не говорю о картинах Дерека Джармена. Да и вообще прогресс есть расширение пространства свободы – это ещё старик Гегель доказал.

Федор Павлолвич: Ай да Гегель, ай да сукин сын!

Алеша: А его ученик Карл Маркс ради свободы разрешил людей по совести убивать. Не даром ведь в фашистской Германии твой Гегель чуть ли не официальным философом был.

Смердяков: Всё это вчерашний день. Чай, в ХХI веке живем. Ну кто сейчас Гегеля с Марксом помнит? То ли дело домашний кинотеатр с сотней телеканалов и «дивидишкой»: такое увидишь, что всё забудешь… Про кибервойны и киберсекс слыхали?

Митя: Свинья и есть свинья. Чтобы «любовь» на экране смотреть, надо её в жизни погубить. Пока Грушенька со мной, мне никакой «телеклюквы» не надо, хотя, конечно, с похмелья иной раз чего не глянешь…

Федор Павлович: Да, помнится, при советской власти говорили, что у нас вовсе секса нет. А детей-то как же рожали? Хи-хи-хи…

Алеша: Вы путаете, батюшка. Одно дело – супружеская любовь и дети от неё (брак как церковное таинство), и другое – секс как публичный акт, выставленный на показ. Такой секс, наверное, в аду происходит, а здесь ещё только пробуется.

Иван: Не соглашусь с вами, Алексей Федорович. Если так рассуждать, то надо для супругов специальные балахоны с дырочками делать, чтобы они, не дай Бог, в сладострастие не впали. Советская власть отменила секс вместе с бизнесом: любите, дескать, без эротики, работайте без денег. И то и другое оказалось утопией. Есть заповедь – плодитесь и размножайтесь!

Федор Павлович: Плодились и плодиться будем! Но как же всё-таки с искусством быть?

Иван: А что вы называете искусством?

Федор Павлович: Как что? Романы, спектакли, фильмы….

Иван: А телефонная книга – не искусство?

Смердяков: Телефонная – не искусство. А вот журнал «Плейбой» – настоящее искусство. Или вот в Петербурге, слышал, «Митин журнал» издаётся…

Митя: Всякий кулик своё болото хвалит.

Иван: Не в этом дело. Нынче в художественной культуре время постмодерна («артхауза»). Как бы вам объяснить… Это такое направление, когда собственно творчества, да и вообще искусства как такового уже нет, а есть игра в знаки, за которыми нет никакой «другой» реальности. Реальность – это и есть сами знаки. Действительности нет, красоты нет, Бога нет, даже человека уже нет…

Федор Павлович: Вот это да! А что же есть?

Иван: Слова, жесты, симулякры, трансгрессии, виртуалы… Именно поэтому в границы «артмира» сегодня входит всё, что угодно – ведь это всего лишь означающие без означаемых, игра стеклянных бус…

Смердяков: Что-то вроде фальшивых денег?

Иван: Некоторая аналогия имеется – ты всегда был неглуп.

Алеша: И ты об этом так спокойно рассуждаешь, брат?

Иван: Что же делать, Алеша? Такова жизнь

Федор Павлович: Да, Иван – сфинкс. Боюсь его…

Иван: Не бойтесь, батюшка, мы вас больше со Смердяковым наедине не оставим.

Федор Павлович: И на том спасибо. Но ты мне все-таки ответь, Иван Федорович, коли ты у нас такой умный – что же, в твоём постмодерне искусством действительно может быть что угодно?

Иван: Абсолютно всё, от египетской пирамиды до «Моны Лизы» с усами. Это всё «артефакты». Дело не в предмете, а в отношении к нему. На языке эстетики это называется «артизацией» – динамикой смысловой рамки, перемещением границы семантического поля. Вчера она была здесь, сегодня там.

Митя: Ну, змей ты, братец! Так что же, если кто-нибудь, к примеру, кучу дерьма в музее сделает, это тоже произведением искусства почитаться будет?

Иван: Очень верно изволили заметить, Дмитрий Федорович. Кстати, такие опыты уже неоднократно проделывались – например, у нас в первопрестольной, в Музее изобразительных искусств имени Пушкина, некто Бреннер…

Алеша: Перестань, Иван, пожалуйста, слушать стыдно.

Иван: А мне стыдно, что вы не знаете элементарной истории искусства. Ещё в 1916 году основатель дадаизма Марсель Дюшан выставил в одном из парижских салонов в качестве скульптуры свой писсуар, а затем пририсовал «Джоконде» усы. Это были смелые художественные акты. Если хотите, это была революция.

Смердяков: В Париж, в Париж! Я всегда жалел, что Наполеон не завоевал в 1812 году Россию: совсем другие порядки были б-с…

Митя: А с Гитлером ты часом не якшался, Смердяков? Лично я его в Берлине в 1945 довивал, до капитана советской армии дослужился.

Смердяков: Нет, с Гитлером нам не по дороге. Нам бы что-нибудь повеселее, полиберальнее…

Алеша: Либерализм-то как раз Гитлера и породил.

Федор Павлович: Ну уж это ты загнул!

Алеша: Судите сами. Либерализм – это прежде всего атеизм: если Бога нет, всё позволено. В искусстве это проявляется в модерне, где каждый автор – «бог». В политике – это фашизм и коммунизм, где «бог» - это вождь. Стравинский и Пикассо в искусстве – то же самое, что Ленин и Муссолини в политике. Причем вторые только воплощают в жизнь то, что художественно проектируют первые. Об этом Георгий Федотов ещё в 1936 году писал.

Митя: По твоему выходит, что фашизм, коммунизм и модернизм – это одно и то же? Но я же с фашистами воевал! «За Родину, за Сталина кричал»! Я и сейчас за компартию голосую.

Алеша: Конечно, германский фашизм и русский коммунизм – это разные вещи. Первый – это нордический миф, второй — превращенная форма русского православия. Но горделивый модерн к обоим руку приложил – и русские, и немцы рая на земле без Бога возжаждали. И вождей вместо Бога себе учредили. Не случайно ведь Гитлер в молодости был «свободным художником», а Сталин свободолюбивые стихи писал.

Иван: Некоторый резон в этом есть, Алеша. И чтобы такое не повторилось, я предпочитаю современный постмодерн, который не провозглашает никаких «окончательных истин» и «единственно верных учений». Любая истина тоталитарна, она требует всеобщего согласия и приводит к Гулагу и Освенциму. Постмодерн – это нынешний великий инквизитор, не дающий людям ради воображаемой «истины» убивать друг друга. Это даже к Христу ближе. Да здравствует дифференция и ризома!

Митя: А вот «либеральные» Соединенные Штаты направо и налево свои бомбы швыряют, порой даже атомные. И по телевизору это на весь мир показывают – «телевизионная война» называется.

Федор Павлович: Что-то у вас всё в одну кучу – фашизм, коммунизм, модернизм, бомбы… Голову сломаешь. Давайте лучше коньячку выпьем!

Комментарий издателя: Беседа прервалась. Вероятно, наши философы слегка устали. Я ещё посидел немного, и отправился восвояси. Услышанный разговор, однако, не выходил у меня из головы. Так вот, значит, как складываются судьбы людские! За прошедшее столетие карамазовский род, оказывается, не только не прекратился, но выжил, и в некотором роде даже укрепился на земле. Больше всего меня поразило то, что братья Карамазовы, вкупе со своим родителем, точно символизируют собой основные духовно-ментальные типы современной России. Впрочем, это ещё Д. С. Лихачев и В.Е.Семенов заметили. Вот Алеша, например – это православно-христианский тип русской традиции, Дмитрий – патриот с коммунистическим уклоном, Иван — либерал-западник, Смердяков… он и есть Смердяков, смерд. Что касается Федора Павловича, то он, конечно, бабник и выпивоха, хотя, если копнуть поглубже, у него тоже своя крепкая жизненная философия (см. об этом любопытную статью Л.П. Карсавина «Федор Павлович Карамазов как теоретик любви»). В общем, бурный ХХ век не прошел для наших героев даром – они сильно продвинулись в своём развитии, овладели новой терминологией и даже приобрели немалое число сторонников, особенно Смердяков. Хорошо бы их ещё послушать. Зайду завтра опять в «Столичный город».  

Беседа вторая

Федор Павлович: Итак, Дмитрий Федорович, вы изволите утверждать, что американцы нарочно «телевизионные войны» устраивают?

Митя: Конечно, нарочно! Православную Сербию бомбят – сразу по телевизору, Ирак бомбят – туда же. А вы знаете, что Ирак – это Месопотамия, древнейшая цивилизация на земле: Шумер, Вавилон, Ассирия… По Библии, именно там Рай находился. Что против этого какие-то подростковые Штаты – буржуазное «животное царство», вообразившее себя новым Римом. С тех пор, как Советский Союз развалили, им всё позволено. “Pax americana” создают. А для этого информационное оружие нужно.

Смердяков: И правильно делают. Вот если бы они у нас в Скотопригоньевске объявились, в нашем трактире гораздо лучше бы дело пошло. Если что, я завтра же в Брайтон-Бич…

Федор Павлович: Так тебя туда и пустили.

Иван: Не о том вы говорите. Американцы – нормальные люди, которые на земле, а не на небе живут. Они хотят устроить для себя удобный мир, с хорошим питанием, полноценным сексом и ласковой смертью. Их ТВ и кино – это смазка хорошей цивилизационной машины. Вы что думаете, Голливуд напрасно миллиарды тратит?

Алеша: Но ведь там происходит чудовищное снижение образа человека, Иван. Герой американского экрана – это робот с программой: «райское наслаждение – баунти»… Читайте «Протестантскую этику и дух капитализма» М. Вебера - там обозначены корни американского чуда. В его истоке лежит утопия — социальная и технологическая утопия счастья на грешной земле, вплоть до «американской мечты» о просперити с белозубой улыбкой, ограничивающей ее владельца от всего низшего — варварского, от всего внешнего — чужого, но и от всего высшего — богоносного, таинственного. Это утопия мира без страдания, без греха и Воскресения. С православной точки зрения, такой мир — это насмешка над творением Божиим, и самое печальное состоит в том, что смех этот уже прозвучал.

Федор Павлович: Браво, Алешенька! Всегда тебя за идеализм любил.

Митя: Не идеализм это, а просто красивая сказка. Не потянет современный человек христианского идеала! Помните, как в 17 году наши мужички-«богоносцы» храмы разоряли и священников в прорубях топили? Не знаю, как в Америке, а русскому человеку Вождь нужен.

Смердяков: Да и теперь-то в церковь больше «для порядка» ходят. А уж как бывшие секретари обкомов со свечечками стоят – умора…

Иван: Кто ходит, кто не ходит – это его личное дело. И в чужую душу лезть нечего. Я уже имел честь сказать вам, что в эпоху постмодерна нет никакой Истины с большой буквы – слишком много конкурирующих «картин мира» создало человечество за свою историю. А коли так, то и Голливуд хорош, и секретари со свечечками пригодятся – лишь бы не мешали друг другу жить. Вот умница Карл Поппер всё это «открытым обществом» назвал. Толерантность нужна. Иначе и нельзя жить в ХХI веке.

Смердяков: Ах, Иван Федорович, да вы же мои заветные мысли высказываете! Если бы я так гладко говорить умел… А про киберпанк да про сатанинские сайты в интернете нас не просветите? Очень хотелось бы послушать-с.

Федор Павлович: Про это ты лучше у своего любимого Жириновского спроси. Он всё знает – не даром же каждой женщине по мужику обещал. Вот уж действительно гений! Что хочет, то и говорит, любой образ примет, а народ за ним, как овцы за бараном, тянутся. Это как, по-твоему, Иван, называется?

Иван: Есть постмодерн в философии, есть в искусстве, есть и в политике. Предметом артизации (в том числе и политической) может быть в принципе любая вещь, поскольку она не обладает четко фиксированной онтологией.

Федор Павлович: Ох, Ванюша, попроще! Мы ведь университетов не кончали.

Иван: Проще говоря, это значит, что не имя зависит от предмета, а предмет от имени. Рекомендую «Логико-философский трактат» Витгенштейна. Как назовешь вещь или человека, такими они и будут. Здесь Жириновскому в политике действительно равных нет. Впрочем, то же самое делают, например, Пригов в поэзии, Кулик – в акционизме, Юфит – в кино…

Митя: Это тот самый Пригов, который сам себя назначил великим поэтом, и велел называть себя не иначе, как Дмитрий Александрович? А художник Кулик – тот и вовсе собаку из себя изображает?

Смердяков: Эх, мне бы такие таланты… Впрочем, мы и в своем трактире не пропадем.

Иван: Напрасно иронизируете. В современном искусствознании это называется «скандальной самопрезентацией». А что прикажете делать художникам, когда все стихи и романы уже написаны, все фильмы сняты, все философские идеи высказаны? Нынешним Шекспирам остались только «римейки» – игровые перекодировки смысла из одного регистра в другой. Homo ludens – не худший тип человека.

Алеша: Вот тут я готов тебя поддержать, брат. Когда сказать по существу уже нечего, начинают говорить о самом говорении, и поневоле заговариваются. Почитай хотя бы того же Деррида – это же шаманское камлание, прости Господи!

Федор Павлович: Да уж, попался мне как-то в руки журнал «Искусство кино». Ни словечка не понял, а ведь про кино пишут. Потом мне сказали, что это они «по Дерриде ботают»…

Митя: Да они сами не понимают, что пишут. Как говорится, искусство кончилось, но остались искусствоведы – им же жалованье получать надо. А ведь прав был Ленин – из всех искусств для нас важнейшим является кино.

Иван: Во многом прав был этот стряпчий. В ХY веке из него вышел бы отличный инквизитор. История вообще не для слабонервных. Но сейчас время фанатиков прошло. Сейчас время либералов – вот посмотрите, какое разнообразие в интернете.

Алеша: Опять ты про интернет. Да ведь в этой «веселой относительности» интернета самый бесовский тоталитаризм и сидит.

Смердяков: Почему это?

Иван: Не согласен. Возьми список наиболее популярных сайтов в рунете. Между прочим, там на первом месте официальная страница Русской Православной церкви, на втором – один из еврейскийх сайтов, и только на третьем – сатанинский. Jedem das seine, как говорят немцы.

Федор Павлович: Да уж, вольному - воля, спасенному – рай.

Алеша: Интернет – это пространство без стыда. Там нет различия между белым и черным, между Богом и сатаной.

Иван: Так всегда было в светской культуре. Культура – это прежде всего свобода.

Смердяков: Верно, верно. Захочу - оперетку послушаю, захочу – «Sex pistols» подключу.

Алеша: Ты Писание забыл, Иван? Вспомни книгу Бытия. Кто построил первые города, стал ковать орудия из меди и железа, играть на гуслях и свирели? Потомки братоубийцы Каина. Старший сын изгнанных из рая Адама и Евы начал свою земную деятельность с убийства родного брата. За это он был проклят Богом, а его дети и внуки изобрели замену (эрзац) богообщения. Ею и стала культура. Культура – это пограничье между Богом и дьяволом, это светская (мирская) форма духовной жизни, в которой согрешивший дух переживает наложенное на него проклятие.

Федор Павлович: А если я, грешный, не хочу ни того, ни другого, а просто по своей глупой воле пожить?

Иван: Живите, батюшка, кто же вам не дает. Алексей, по своему обыкновению, хочет навязать вам то, на что вы не способны.

Митя: Если человека на волю отпустить, он совсем свиньей станет. По себе знаю. Не случайно же при демократах чернуха со всех экранов лезет. Демократия «низ» любит, гениев и пророков казнит. Она убила Сократа и Христа, она выбрала Гитлера.

Смердяков: Имеем право. Чай, в свободной стране живем.

Иван: Разрешено всё, что не запрещено. В ХY столетии разрешение на культуру давал великий инквизитор, в середине ХХ века – генералиссимус Сталин. Сегодня дисциплинарные пространства цивилизации анонимны, диалогичны, никого ни к чему не принуждают. Хочет человек путешествовать в киберпространствах – пожалуйста. Хочет называть это «открытым обществом» – ради Бога. Может там хоть с чертом полюбезничать – мне, во всяком случае, не привыкать. Он и без интернета ко мне захаживал.

Федор Павлович: Нет уж, увольте-с, мы лучше с коньячком-с.

Смердяков: А мне нравится. Иной раз на такой бесовский сайт заедешь… Вот только смелости не хватает. От рождения к падучей склонен. Ну, ничего, скоро такие лекарства изобретут…

Митя: Гуляйте, гуляйте, господа. Только скоро друг друга от либерализма кушать начнете. Про «золотой миллиард» слыхали? Это же всемирное рабство! Сами же сказали: если Бога нет, всё позволено. Человеку – особенно современному – железная рука нужна, и чтоб была она страшна и любима. Она и защитит его изнутри и снаружи. Помнится, и в Библии сказано: начало премудрости – страх Господень.

Алеша: Так Господень же страх и Господня любовь! А ты его, Митя, с человеческим запретом путаешь. У Фрейда – психиатра этого венского – культура ведь тоже всего лишь запретом оказалась, а сущность человека у него звериная. И никаким либерализмом её не исправишь.  

Федор Павлович: Рад бы в рай, да грехи не пускают.

Смердяков: А по мне и так хорошо. И никакого вашего рая, Алексей Федорович, мне не надо. Вот известный поэт А.К. Толстой правильно писал: только то, говорит, и действительно, что для нашего тела чувствительно. А всё остальное – одни фантазии.

Иван: Ты, как всегда, вульгарен, лакей, но мыслишь логично. Во всяком случае, насильно в рай тебя никто тащить уже не будет.

Смердяков: Я хоть и лакей, а побогаче некоторых буду. Вон у меня особняк в три этажа строится. Иметь такой дом интереснее, чем читать Томаса Манна – это я своими ушами по радио «Свобода» слышал. Известный умник Борис Парамонов заявил.

Алеша: Умный человек в глубине души иногда – ужасный пошляк. Или иное: «умен, как бес, и зол ужасно». В Писании как раз о таких сказано, что «сыны века сего догадливее сынов света в своём роде»» (Лк. 16,8).

Федор Павлович: В Писании к любому случаю подходящую цитату подобрать можно. А ты представь себе, Алеша, что когда-нибудь все люди праведниками бы сделались. Оно хоть и свято, да скучновато.

Смердяков: Ну уж дудки! Однова живем.

Иван: Современная культура и хороша тем, что здесь каждый может найти свою нишу. На рояле есть белые и черные клавиши - так же и в религии, искусстве, политике ХХI века есть пространство свободы. Музыка извлекается из всей клавиатуры – иначе это не музыка. Философия постмодерна знает факт многоликости мира, и работает с ним. Постмодерн со своей тотальной игрой есть радикальный плюрализм истин: пусть расцветают все цветы.

Митя: От твоего «плюрализма» по всему миру уже бойня идет. Лет через 20 атомная бомба будет у любой крупной банды. Посмотрим тогда, как вы, либералы, запоете. Кстати, Нью-Йорк 11 сентября 2001 года по телевизору выглядел покруче любого Голливуда. «Электронный привет» от Апокалипсиса!

Алеша: Вот в этом брат Дмитрий прав. Спецслужбы не властны над сердцем человека, если он вырастил в нём зло. Всякая власть есть в конечном счете духовная власть – это каждый день доказывают те же террористы-смертники, которые идут на гибель отнюдь не ради денег.

Иван: ХХI век – это эпоха модернизации и вестернизации всего мира. С расширением пространства культуры реальное зло будет маргинализовано и вытеснено на периферию цивилизации. Кстати, в киберпространстве может быть смоделировано («проиграно») любое зло, даже ядерный конец света – никому от этого хуже не будет.

Федор Павлович: Ой ли?

Смердяков: Нас пугают, а мы не боимся. Кстати, под моим особняком крепкий каменный бункер будет. В случае чего – милости просим. Я уж там и запасец кое-какой сделал.

Алеша: Я называю вещи их именами. Зверь с компьютером и атомной дубиной в руке – это плод современной безбожной цивилизации. Именно любезный тебе постмодерн, Иван, уравнивает добро и зло, жизнь и смерть. Помните, как в рассказе Федора Михайловича Достоевского «Бобок» покойники на кладбище хотят «заголиться и обнажиться», чтобы в последний раз насладиться «пространством свободы» перед Страшным Судом. «Свобода от» и «свобода для» – совсем разные вещи.

Смердяков: А по мне всё едино. Свобода – она свобода и есть.

Митя: От такой свободы до концлагеря – один шаг. Только теперь это будет «электронный концлагерь». Уже теперь для всех ввели ИНН с тайным кодом 666. Или это тоже «артизация»?

Алеша: Свободе воли христианина цифры не указ. Если бояться чисел, надо вырвать страницу 666 из всех книг, включая Библию. Бог насильно никого не спасает, но и сатана не может механически (без согласия самого человека) погубить его душу. Образ Божий сохраняется в людях в любом концлагере – будь он хоть обычный, хоть электронный. Читайте «Архипелаг ГУЛАГ».

Иван: Что-то вы больно либерально рассуждаете, Алексей Федорович! А я вот вам мнение известного американца Артура Кларка приведу. Он прямо говорит, что «техногенная цивилизация на высшей ступени своего развития не отличается от магической». Это хорошо знгают «кибернавигаторы» – обитатели только что упомянутых вами виртуальных пространств. А фильм «Матрица» вы видели?

Федор Павлович: Вот белиберда-то!

Митя: Отнюдь не белиберда, папаша! «Компьютерное поколение» давно уже живет в искусственной («артизированной») реальности мировой паутины. Все эти «юзеры», «хакеры»… Они уже не с нами, и им глубоко плевать на Истину, Красоту, Россию. У них даже язык другой – какой-то американо-машинный жаргон. Поколение «ПИ», как назвал их один современный писатель...

Смердяков: Хлеба и зрелищ – вот что нужно людям. Как было в Риме, так осталось и теперь. Хлеба у нас, спасибо демократам, довольно. Теперь подавай зрелища.

Иван: Это не просто зрелища. Ги Дебор правильно назвал современное общество «обществом спектакля». Это свободное конструирование возможных миров – в философии, в математике, в живописи, на сцене, в мультимедиа. Кстати, в Х1Х веке Шеллинг так определял романтизм: мышление о возможном. Сегодня постмодерн как мировоззрение и дигитальные технологии вообще сняли различие между возможным и действительным. Ныне то, что возможно, уже действительно, а действительность есть только одна из возможностей. Если угодно, это и есть техногенная магия. Ещё Гераклит заметил, что вечность походит на ребенка, играющего в шашки. С эпохи Ренессанса европейская наука и колдовство в принципе неразделимы. ХХI век только доводит до логического конца эту божественную игру с «матрицами» бытия.

Федор Павлович: Прелестно, прелестно.

Смердяков: И мне нравится. Захочу – в преисподнюю загляну, захочу – Николь Кидман поцелую. Я специально для этой цели свой домашний кинотеатр с мощным компьютером соединил.

Иван: Ты низок, лакей, но это святое право человека. У тебя, как и у любой человеческой букашки, есть теперь культурная норка. На одной «виртуальной полянке» – голубые, на другой – розовые, на соседней – любители бабочек. Это ещё в прошлом веке Тоффлер в своём «Футурошоке» предсказал. Глядишь, тебе ещё и «клонированное бессмертие» выпадет. А Маклюен со своей «глобальной деревней» ошибся. Слишком мы все разные оказались.

Алеша: Вы понимаете, братья, о чем толкуете? Да ведь это замена Божьего мира играми дьявола. Мозаичное сознание (и ещё более подсознание) реализует свои фантазии в электронной форме. Ему никто не противостоит. Человек становится «грешным богом», который всего хочет и всё может. Ему действительно всё позволено. Называйте это как угодно – магией, «артизацией», «фикциональным дискурсом» – вы хотите построить на человеческом грехе множество новых вселенных, и стать в них хозяевами, со своей религией, этикой и эстетикой. Не надо летать на другие планеты – вот они, под рукой. Об этом и говорится в Апокалипсисе: перед концом света антихрист будет манить людей чудесами. «Будете как боги» – вот мудрость Змея. «Прогресс» направлен к тому, чтобы осуществить её, и тем все народы соблазнить. Близко уже, при дверях.

Федор Павлович: Страшно, Алешенька, пожалей ты меня, старика…

Комментарий издателя: Интересно, до чего они договорятся в следующий раз, подумал я, затворяя за собой дверь. Прямо как на ученом совете диспут идет. «Русские мальчики», как известно, все философы.

Беседа третья

Федор Павлович: Ну-с, государи мои, давайте завершать наши прения. Может, и жить-то всего ничего осталось, а мы всё разговоры разговариваем. Вы мне прямо скажите, чего вы хотите от искусства, от политики, от Бога? Начинай ты, Смердяков, у тебя всего понятнее.

Смердяков: Да чего тут мудрить – я богатым и здоровым быть желаю. И все того же хотят, только некоторые (тут он посмотрел на Ивана Федоровича) это слишком умными словами выражают. Надеюсь, никто не сомневается, что человек произошел от обезьяны? Вкусная еда и вкусный секс – вот что ему нужно, а всё остальное по боку. Я же человек откровенный: чтоб всему миру провалиться, а мне чтобы чай пить! Тут всё моё искусство, и Бог, и политика. Если «артизация» и «электронный концлагерь» мне в этом пособят, тем лучше.

Федор Павлович: Люблю тебя, насекомое, за прямодушие. Может, христианство, и правда, «прекрасная болезнь», как выразился недавно один талантливый петербургский критик?

Митя: Христианство ищет Бога на небе, а я хочу его на земле. Бог должен быть близок - иначе жить неинтересно, особенно на Руси. Западный человек научился обходиться без Истины – на что покажет пальцем, то уже и искусство… Как сказал мне один знакомый немец, «в Европе жизнь конечна и без тайны». Никакими «реди-мейд» или «перформансами» не заменишь реализм действительной жизни, господа. Между прочим, это уже начали понимать восточные и южные (особенно исламские) народы – отсюда и террор. Хорошенькое дело – у Запада компъютеры и ракеты, а внутри-то пусто! От этого когда-то Древний Рим рухнул, несмотря на все свои легионы. Не дадут «золотому миллиарду» отгородиться в своих Голливудах! Кстати, «Танцующая в темноте» или «Догвиль» Ларса фон Триера – это попытка самозащиты Европы против «культурного империализма» Америки. Такого смеха над ней я давно не видел!

Федор Павлович: Ну конечно, тебе нового Сталина подавай! А Жириновского с его «арт-популизмом» не хочешь?

Митя: Сойдет на время и Жириновский – как переходная фигура, конечно. Шутам да юродивым всегда позволялось правду «с бубенчиками» говорить – это древнейшая форма «артизации» и есть.

Иван: Жириновский отнюдь не шут – это гений политического «артхауза». Таковы все деятели бывшего андерграунда («другая» политика, «другое» искусство», «другая» любовь), которые стали сегодня официозом в масс-медиа. Включите любую программу ТВ – убедитесь сами. Я уже не говорю об интернете с его «сетературой». «Человеку ведь нельзя, если нету у него», как написал известный московский стихотворец Рубинштейн. В современной цивилизации – я имею в виду цивилизацию западного модерна с началом в эпоху Возрождения – произошли необратимые изменения. Нелепо требовать от неё возврата к цивилизации традиционной, с её культом вечности, с её космической онтологией и общиной . Такими были когда-то Египет или Китай. Такой была в свою классическую пору Греция, которая тоже не знала истории и личности. Впервые западная идея как таковая «попробовала» себя в Римской империи – и получила Тиберия и Нерона. Средние века в Европе – это продолжение римской империи в форме римской церкви (великий инквизитор). История собственно Запада начинается с ХY века, с эпохи Возрождения, которая дала мощный толчок европейскому религиозно-культурно-политическому эксперименту.

Реформация и Просвещение продолжили этот опыт, переведя метафизические ценности – в инструментальные, соборность – в индивидуализм. «Джиоконда» Леонардо – это автопортрет новоевропейского человека как центра космоса. Философия Гегеля есть обожествленное мировидение такого человека. Прав Ницше: европейский Бог умер.

Человеку модерна самому приходится решать, что хорошо и плохо. Такова цена метафизической свободы. В постмодерне («артхаузе») цивилизационный эксперимент Запада просто доводится до радикального конца. Противоположность истине – не ложь, а другая истина. Гений западного модерна покинул небо и «ушел в себя» – ему не надо ничего никому доказывать. Сегодня искусство – это то, что он хочет считать искусством («концептуализм»), и то, что он продает в качестве искусства («артрынок»). То же самое с политикой и религией. Смешно говорить о капитализме там, где его в принципе быть не может (без протестантской морали здесь не обойдешься – опять спасибо М. Веберу). Ещё смешнее говорить о демократии при почти полной управляемости массы (нформационное оружие, прежде всего ТВ). Путь свободы – этот опыт элитарного «грешного бога», самого делающего свою историю – должен быть пройден до конца, чего бы это ни стоило.

Разумеется, ни о какой «свободе для масс» при этом не может быть и речи. Человек толпы – это «машина желания», и она должна хорошо управляться. В ближайшее время нас ждет новый феодализм, а затем, вероятно, и новое рабовладение – с электронными чипами под кожей каждого пустого лба. В любой стране мира плебс составляет три четверти населения (кивок в сторону Смердякова). Пусть он проживёт свою маленькую пошлую жизнь, но под нашим контролем. Иначе хлопот не оберешься. Всемирной черни нужен инквизитор с мощным компьютером – тогда избранным открыты все пути.

Федор Павлович: Браво, Иван Федорович! Только позвольте узнать, чем ваш «элитарный инквизитор» будет отличаться от правящей партии при военном коммунизме или фашизме? И куда он поведет народы?

Иван: Коммунисты и фашисты насиловали и запрещали: мы дарим людям свободу – в том числе свободу зла. Пусть каждый решает за себя. Маркс говорил о человеческой природе как самоцели, Ницше – о сверхчеловеке, Эвола – о солнечной империи, Хайдеггер – о бытии-к-смерти. Не всё ли равно, если это выбор самого человека? Посмотрите на Майкла Джексона – он белый и черный, и мужчина и женщина, и здоровый и безумный одновременно. Его судят, а он остаётся героем. Вот предел «артизации». Главное, чтобы человек мог свою волю заявить (в искусстве, в религии, в политике), а там посмотрим. Как заметил учитель всех французских экзистенциалистов Александр Кожев, «только Риск поистине актуализирует человеческое в человеке».

Митя: Но ведь западному «прыжку в свободу» всего-то каких-нибудь триста лет, а каков результат? Рождаемость у «золотого миллиарда» минимальная. Во Франции и Германии мусульман скоро будет больше, чем христиан. В некоторых странах Европы уже «венчают» однополые браки. В 2003 году англиканская церковь возвела в сан епископа открытого гомосексуалиста. Нефть и газ закончатся на земле до конца столетия – чем печь топить будем?

Иван: Термоядерная энергия неисчерпаема. Уже сейчас строится международный реактор ITER, и Россия в этом деле играет первую роль…

Алеша: Дайте и мне слово сказать. Мы толкуем с вами об искусстве, о политике, о жизни – но ведь они неразрывны. Отвергнешь одно – порвешь всю цепь. Искусство – это движение к красоте: такова его онтология. Соответственно, наука – это приближение к истине, нравственность – стремление к благу. А красота – это Дух, явленный как созерцание.

Можно что угодно делать с искусством (включать его в любой контекст, менять окружающее его социально-культурное поле и т. п.) – искусством оно останется до тех пор, пока являет бесконечное в конечном. Оно может даже отрицать красоту ради безобразия и смерти – это будет красота с обратным знаком, отказ Богу на присутствие в человеческом мире. Брат Дмитрий верно сказал: «Красота – это страшная вещь! Страшная, потому что Бог задал одни загадки. Тут берега сходятся, тут все противоречия вместе живут. Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». Можно поднести Богу «Цветы зла», как это сделал Бодлер – такая «артизация» будет только видимым унижением красоты, но ничего не сможет поделать с ней в принципе. Божья красота абсолютна - чем ночь черней, тем ярче звёзды. Бог поругаем не бывает. Если кто-то оскорбляет Его, то хуже, в конечном счете, только самому оскорбителю. Добро существует, даже когда никто не добр. Истина остается истиной и среди лжецов. Миллиард китайцев, к примеру, понятия не имеют о Пушкине – это не мешает ему быть великим христианским поэтом. Малевич поставил на пьедестал свой «черный квадрат» как икону абсолюта. На самом деле он ввёл в границы «артмира» космическую тьму. Православная икона не содержит метафизической тьмы: чернота возникает из-за отсутствия света. У христиан есть своя литургия красоты, её исток – образ Христа как вочеловечившегося Бога. Ее слово – молитва, её одежды – белые, её музыка – знаменный распев, её архитектура – златоглавый храм со свечой перед «Троицей». Всё остальное приложится.

Что касается нынешнего века, то здесь «верх» и «низ» поменялись местами.

Новоевропейский исторический опыт - это короткая прометеевско-фаустовская религиозная авантюра. После ХYI века он описал круг: от появления культуры как замены Бога до смерти (ничто) как сущности пустой свободы. Эгалитарный прогресс оказался дорогой к царству призраков, симулякров. За три столетия новоевропейского модерна там утвердились «три кита» либерального сознания – гений, ирония и эротика. На них основал авангард свой интеллектуально-поэтический метод - и был в свою очередь отменен постмодерном, убившим не только Бога, но и человека. Видимо, было что-то ошибочное в самой западной (рационально-юридической) постановке вопроса о святыне и свободе.

Немудрено, что при этом свобода чаще оказывалась «на стороне демона» (Ж. Батай). Постмодерн – это завершение модерна, где победившее вольнодумство кусает себя за собственный хвост. Самоцельная свобода исчерпала себя. Предел постмодерна – это бесконечный тупик самоцитирования. Если наши нигилисты («ничевоки») ещё утверждали отрицание, то «артхауз» отрицает утверждение – в этом вся разница. Если всё можно, то ничто не важно. Если искусством оказывается любая вещь (отсутствие границы «артмира»), то его нет вообще, как нет и реальности, нет человека, нет Отца. Тогда остаётся стареющий нарцисс, по привычке ловящий свои увядающие отражения. Такое занятие – последнее прибежище демона, мыслящего самого себя.Любой народ заслуживает своё правительство; точно так же каждая цивилизация достойна своей судьбы. Христианская история Запада кончилась уже лет 200 назад, вместе с торжеством рыночной идеологии и философии прогресса. Конец этот был ознаменован громовым вольтеровским хохотом, до сих пор перекатывающимся по Европе. Основавшие Соединенные Штаты англосаксонские пуритане (кальвинисты) были кем угодно, только не христианами: это был возврат в Ветхий Завет. Их верой было и остается богатство, сила, самоутверждение – самые антихристианские ценности (именно на них строит свою идеологию Голливуд). Их бога зовут «О КЕЙ». На наших глазах завершается и материальная история фаустовской цивилизации: основные её тенденции, будучи продолжены в будущее, ведут к глобальной катастрофе (см. «Доклады Римскому клубу» – экологический предел природы и постмодернистский предел культуры). Западному «прогрессу» осталось жизни лет сто: он победится собственной всемирной победой. Это будет драма духа в мире техноса.

Американизированный глобальный Фауст получит в ХХI веке своего Мефистофеля – но уже не вальяжного гетевского господина, а инфернальную биоэлектронную бестию, в которой будет заключен весь грех, накопленный за годы постмодерна «золотым миллиардом». «Неправедный пусть еще делает неправду; нечестивый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще. Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его» (Откр. 22: 11—12).

Иван: То, что ты сказал – очень опасно. Будь я инквизитор, сжег бы тебя на площади.

Митя: И людей ты, кажется, не очень любишь. Им бы чего попроще, поближе…

Смердяков: Я ухожу. Сейчас как раз по НТВ «Последнее искушение Христа» будут передавать. Давно хотелось взглянуть.

Федор Павлович: Да и я, пожалуй, откланяюсь. Складно ты, Алешенька, речь ведешь, но у меня сегодня ещё с одной «мовешкой» свидание. Она притягивает сильнее…

Алеша молча склоняет голову.

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://www.portal-slovo.ru/