Философия культуры, науки и религии: современные измерения

БОЛЬШАЯ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - Философия культуры, науки и религии: современные измерения

Философия культуры, науки и религии: современные измерения

Южный научный центр Украины

Национальная академия педагогических наук Украины

Институт высшего образования

Философия культуры, науки и религии: современные измерения

Закревский В.Э.,

Старший научный сотрудник,

к. филос. н.,

заместитель директора

докторант

г. Одесса

Постмодернизм и глобализация

Проблема заключается в том, что взаимосвязь глобализации и постмодернизма находится на периферии научных интересов социогуманитарного сообщества, и посему до сих пор не получила адекватного осмысления и определения. Полагаем, что назрела настоятельная потребность в поиске точек соприкосновения глобализационных и постмодернизационных процессов, современниками которых мы является. Особо интересной представляется задача выявления и актуализации гуманистического потенциала современной социокультурной динамики.

Из множества характеристик глобализации автор концепции медиакультуры и «технокапитализма» Д. Келлнер выделяет «… общую гомогенизацию культуры и повседневной жизни, угрозу национальной и местной культуре и неприкосновенности традиций». [1, с. 6] На основе критической теории, данным автором разработан оригинальный понятийно-терминологический аппарат, предназначенный для анализа современной социокультурной действительности. Отличительной особенностью критического похода Д. Келлнера к анализу глобализма является системное видение взаимосвязи различных его уровней — политического, экономического, информационного, технологического, социокультурного. Многообразная феноменология глобализма в таком случае предстает четко структуированным теоретическим конструктом, достоверно раскрывающим суть динамики современной мировой социальной системы.

Позитивный социальный эффект глобализации усматривается в огромном потенциале комбинаторики глобального и локального, открывающем невиданные ранее горизонты творческого развития мировой социокультурной динамики. Однако Д. Келлнер полагает, что: «Глобализация замещает дискурсы модернизации…, скрывая их оценочный характер за относительно нейтральным термином» и несет человечеству, как позитив, так и негатив - «инновацию и деструкцию». [1, с. 6; 1, с. 12]

Один из ярких представителей социального крыла учения модернизации Ж. Деррида несколько иначе трактует экстерриториальность глобализма «…мы никогда не должны, ни в форме культурного релятивизма, ни в виде поверхностной критики европоцентризма, отказываться… от острой потребности универсализации…, которая влечет нас к тому, чтобы искоренять, де-территоризировать, де-историзировать это наследие, оспаривать… ограничения и эффекты… гегемонизма, который колеблется между космополитизмом… и поднимающимся над нацией демократическим Интернационалом». [3, с. 129] В силу зыбкости теоретических дефиниций постмодернизма в целом, а тем более его отдельных представителей, трудно улавливать четкое разграничение между интерпретацией понятий «тотальность» и «универсальность». Смысловые конструкты порой приходится извлекать почти интуитивно-контекстуально.

Универсалистское социально-этическое кредо Ж. Дерриды достаточно определенно обнаруживается в гневном осуждении военной интервенции «сильных» государств против «слабых», камуфлируемое риторикой о защите прав человека. В связи с этим несколько наивно-романтической выглядит выдвинутая им социально-политическая инновация — принятие принципиально новой Декларация Прав Человека, хотя общеизвестно, что и действующая Всеобщая Декларация Прав Человека не соблюдается в первую очередь ревнителями всеобщей свободы и демократии. [3, с. 131]

Хотя Ж. Деррида открыто осуждает США за сохранение бесчеловечной практики смертной казни, он в то же время склонен возлагать ответственность за мировое зло — «…безграничный долг перед прошлым» на недифференцированное абстрактное человечество. [3, с. 131] К современным порокам» глобализма Ж. Деррида, вполне справедливо, относит коммуникативное киберпространство, уплотнившее жизненный мир человека и робототехнику, поставившую «вне труда часть людей», благодаря его виртуализации. [3, с. 131]

Украинский исследователь Л.Г. Ионин солидарен с Ж. Деррида в том, что социальный постмодернизм исповедует антитоталитаризм, предполагающий отказ от целого, полностью определяющее части. [4] Действительно, если рассуждать в сослагательном наклонении, то было бы вполне оправданным немецкому народу, хотя бы в целях самосохранения, отказаться от гитлеровского государства — преступника, проповедавшего идею мирового господства. К тому же такая возможность была. Наметившееся в одной из земель противостояние крестьян и властей по поводу незаконного отторжения земельных угодий, разрешилось в их пользу. Фашистский режим отступил.

Видимо, в определенной мере, вину за историческую трагедию Второй Мировой войны можно возложить на немецкий народ, который оказался послушной толпой: «Масса, лишенная слова… всегда распростерта перед держателями слова, лишенными истории. Восхитительный союз тех, кому нечего сказать, и масс, которые не говорят» [5, с. 11] В этой связи наш недопустимый с научной точки зрения дискурс «Если бы…» оправдан, так как Ж. Бодрияйар считал причиной «невозможной истории…» нереализованные своевременно «молчаливым большинством» возможности социальной активности. [5, с. 11]

Сторонник эволюции модерна, плавно трансформировавшегося в постмодерн, Л.Г. Ионин, полагает, что: «Глобализация — апофеоз модернистского прогрессизма». [4, с. 7] Данный автор, вслед за Ж. Деррида, одним из сущностных свойств современного мирового социума считает его психолого-идеологическую однородность. Разумеется, данное утверждение в большей мере справедливо в отношении социально-политических реалий, нежели национальных и этнокультурных. Однако в работе «Социология культуры: путь в новое тысячелетие» Л.Г. Ионин, противореча самому себе, выдвигает несколько иную трактовку, которую мы полностью разделяем: «Не идеология будет служить орудием легитимизации власти, а власть орудием легитимизации идеологии, то есть, реализации виртуального продукта». [6, с. 154] В то же время, категорически не приемлем тезис о виртуализации (практическом устранении) насилия в современном мире, а также пессимистическая констатация относительно инфляции общечеловеческих ценностей, которые не способны быть основой гуманистической интеграции мирового сообщества. Оттого, что ценностный консенсус ещё никогда не был достигнут в межобщностном взаимодействии не следует, что это не произойдет никогда. А раз так, то возможен любой дискурс на эту тему. [7]

Актуальным на данном этапе мирового социального процесса является вопрос о способе детерминации его динамики. Что же действительно первично онто-детерминация или эпистемо-детерминация? Либо это процесс диалектический и поиск первоначала в подобен бесплодному определению первичности курицы или яйца? В связи с поставленной проблемой следует отметить, что при огромном количестве работ, посвященных дифференцированно глобализации и постмодернизму, лишь малая их толика приходится на исследование взаимосвязи этих основополагающих феноменов мирового социального процесса.

Полагаем, что все-таки первичными являются объективные инновационные социально-экономические процессы, закономерно обнаруживающие себя в глобальной эволюции мирового сообщества. Глобальная же социокультурная динамика, неотъемлемой составляющей которой является постмодернизм, безусловно, оказывает обратное воздействие на развитие и трансформацию глобализационных процессов: «…большинство авторов работ, посвященных феномену глобализации, лишь изредка упоминают постмодернизм, как современное философское течение, косвенно причастное к формированию актуальной картины мира, и не погружаются в анализ взвимосвязи двух феноменов». [8, с. 81] Дополнительным инструментом экономической глобализации В.П. Шалаев считает постмодерн. [9] Полагаем, что убедительной аргументацией, обосновывающей выдвинутое выше утверждение могут служить общеизвестные описательно-объяснительные характеристики современной культуры, а также места и роли социального индивида в ней, наработанные философией.

Большинство исследователей, избравших предметом своих исследований современную культуру почти единодушны в том, что её унификация оказывает в целом негативное воздействие на мировую социокультурную динамику. Однако наметилась и иная позитивная тенденция в прогнозировании направлений развития мировой культуры. И заключается она в том, что единство культуры должно приобретать такие качества и свойства, которые открывали бы невиданные ранее возможности для гуманизации межобщностного взаимодействия и развития человека. Так С. Бородавкин ставит «…вопрос о такой культуре, которая была бы приемлема в основных чертах для всех народов». [10, с. 36] Данный автор убежден в необходимости универсализации культуры. Впрочем, он заходит так далеко, что считает существенным препятствием на этом пути религиозную дифференциацию мирового социума. Косвенным образом, так сказать, от противного им поставлена задача создания универсальной мировой религии. Данная идея не нова. О необходимости новой всеобщей религии писал еще Ф. Гегель.

Самым убедительным воплощением подобных устремлений и надежд оказалась синтетическая религия Бахаи, скомпоновавшая основные смысловые конструкты мировых религий. И хотя с момента ее зарождения прошло уже сто шестьдесят лет, последняя не стала основополагающим духовным феноменом современности. Представляется более целесообразным, в полном соответствии с потребностями сегодняшнего глобализированного времени, выделение из мировых религий некоего социально-этического инварианта, и преобразование его во вторичный социокультурный феномен, предназначенный для подлинно гуманистической интеграции духовно-нравственного потенциала огромных масс людей, верящих в И. Христа, Аллаха, Будду.

Причем социальная технология, пригодная для реализации данной методологии, благодаря богатым возможностям современных средств массовой коммуникации, достаточна проста. И её определяющая направленность может состоять в целенаправленном единстве потоков, циркулирующих в мировом информационном пространстве. Однако вместо движения по данному конструктивному пути процветает переобращение в свою веру иноверцев: «Постмодерн… перерос свою культурную форму и стал достоянием всей культуры. Его существенные проявления — творческое экспериментирование, смешение понятий, ценностей, установок, стилей мышления и деятельности, всеохватывающая творческая игра, проникшая в науку, образование, политику, экономику, юриспруденцию, архитектуру и даже религию». [9, с. 145]

Состояние мировой культуры, присущее современному ее постмодернистскому измерению, по Г. Хартману — «метакультура» не представляется данному автору подлинной основой ни для интеграции, ни для конфликта. [11] Если с первой частью данного утверждения можно согласиться, то вторая вызывает недоумение, поскольку преобладающая часть социальных философов, культурологов и социологов убеждена в обратном. Именно межкультурные различия определяют направленность и характер современного мирового социального процесса.

Фабула американского кинофильма «Апокалипсис», созданного на мутной волне сенсационной шумихи вокруг конца света 2012 года, развязанной мировыми средствами массовой коммуникации, в общем и целом этически позитивна. Перед лицом глобальной природной катастрофы, угрожающей существованию всего человечества, межкультурные, религиозные и идеологические различия отступают на второй социальный план. Предверие Общей Смерти в одночасье превратило всех обитателей планеты просто в людей, способных силой единения помочь друг другу и предотвратить апокалипсис. При этом интрига одной из сюжетных линий заключается в том, что политическая элита скрывала от простого народа информацию о надвигающейся катастрофе. Х. Шрадер определяет « …мораль функционально как интернализированный принцип управления, который подвергает эгоистическое действие определенным ограничениям в пользу общественной жизни; …важна… постконвенциональная мораль как указание к индивидуальносму и коллективному действию». [12, с. 58]

Препятствиями на пути создания такого рода мирового социально-этического конструкта являются, в первую очередь, деформированные постмодерном, сущностные силы современного человека. И, во вторую очередь, сугубо эпистемологический консенсус социогуманитарного сообщества. Трудность состоит в том, что если подобного рода консенсус и будет достигнут, на пути его преобразования во вторичный социокультурный феномен встанет, как это ни парадоксально, человек эпохи постмодерна.

Необходимо отметить, что инициатива и добрая воля относительно реализации данного глобального социально-этического проекта, скорее всего, не будет исходить от политической элиты. Последняя центрирована в самореализации и продвижении интересов своих стран на традиционные военно-политические и экономические рычаги, а также на неустойчивые компромиссы между «сильными» — субъектами и «слабыми» — объектами государственными образованиями.

С. Бородавкин определяет современного социального индивида так: «Это в некотором смысле бифуркационный, эгоистичный, беспринципный, аморальный, но цивилизованный в своих потребностях человек. Для глобализации в её нынешнем, экономически ориентированном, исполнении, только такой человек и нужен. Именно такой человек и стал главным субъектом идущей сегодня глобализации, …инструментом экономической цивилизации общепланетарного масштаба». [10, с. 39]

Очевидная повсеместная социально-политическая пассивность народных масс обусловлена многими факторами и предпосылками, системным осмыслением которых заняты лучшие умы человечества. Если задуматься о состоянии сознания современного человека, то становится ясным, что в полном соответствии с основными постулатами постмодернизма, он предпочитает чувства и эмоции, а не «рацио», добровольно отказываясь от, дарованной Богом и конституцией, интеллектуальной и моральной свободы.

Несмотря на неустанное превознесение постмодернизмом прав и свобод субъекта, человек епохи глобализации предпочитает «прятаться» от стрессогенных воздействий социальной среды в собственном подсознании, в суверенном и уютном чувственно-эмоциональном мирке. Чутко улавливая господствующую социально-психологическую доминанту, глобальные манипуляторы с усердием, достойным иного применения, наполняют жизненный мир социальными «игрушками», предназначенными для устранения огромных масс народа, и в первую очередь, молодежи от активной социально-политической деятельности: «Разум при этом пытаются отодвинуть и заглушить то при помощи алкоголя и наркотиков, то при помощи гипнотических ритмов рока и рэпа, то посредством порно-пропаганды». [10, 35]

Один из героев романа Г. Миллера «Тропик Рака» следующим образом определяет свое жизненное кредо: «Я не хочу быть благоразумным. Не хочу быть логичным! Я ненавижу это! Я хочу наплевать на все на свете и получать от жизни удовольствие» [13, с. 192] Один из немногочисленного корпуса противников философского постмодернизма Д. Даттон определяющими характеристиками современной массовой культуры считает: «Полную свободу художественной интерпретации». [14, с. 27] Как известно, излюбленными формами так называемого «современного искусства», становятся бессмысленные инсталляции, нездорово-злобная ирония в отношении общепризнанных ценностей культуры, люмпенское осмеяние всего подлинного, авторского, оригинального. Трагическое незаметно трансформировалось в парадоксальное, великое уступило место комическому. На разговорной эстраде безраздельно господствует пародия.

Показательным в данном отношении социокультурным феноменом стал конкурс двойников «Большая разница» (2010, Одесса, оперный театр), величественно обозванный первым международным фестивалем пародий. Из тусклого ряда узнаваемых образов и избитых сюжетов резко выделялся певец, который в образе В. Высоцкого и на мотив его песни «Я не люблю…», исполнил злую сатиру на гламурно-бессмысленную российскую эстраду. Неподобающая столь легкому жанру серьезность социального звучания текста вызвала легкую оторопь у жюри и конкурсант никакого места не занял. Ведь основная задача эстрады развлечь «здесь и сейчас», а не пригласить к раздумьям. «Эстетика» гламура, безраздельно господствующая в настоящее время агрессивна. Знаковым является даже место проведения фестиваля пародий — Одесский оперный театр. По существу это скрытая форма уравнивания солидной классики и неприхотливого эстрадного шоу.

Социальная трагедия заключается в том, что на каком бы низком художественном и моральном уровне не преподносились подобного рода развлекательные действа — зрительные залы полны. Мы разделяем точку зрения Л.Г. Ионина относительно того, что: «…постмодерн — это новая когнитивная эпоха, черты которой проявляются в особенностях художественной жизни» [6, с. 9]

Выводы

Конструктивным подходом к всеобъемлющему изучению глобализации может быть только системный. Одному исследователю и даже коллективу ученых такая задача непосильна, поскольку объем наработанного фактического материала слишком велик. Проблематика глобализма многообразна, соответственно широко и тематическое поле исследовательских интересов. Феномен глобализации присущ всему мировому сообществу, а рефлексирование его качеств и свойств осуществляется, хотя и достаточно интенсивно, тем не менее, дифференцированно и локально.

Системное освоение и адекватное теоретическое выражение особенностей современного мирового социального процесса возможно на пути более интенсивной интеграции различных отраслей обществознания на основе согласованной методологии. Только такой подход позволит выявить и зафиксировать понятийно как избыточность интеллектуального продукта, так и его недостаточность по тем или иным направлениям и аспектам исследовательской программы, свободной от политико-идеологической заангажированности. Не осуществив переход на предлагаемый уровень освоения онтофеноменологии глобализации и постмодерна, невозможно выявить и определить обратное воздействие глобализма и постмодернизма на характер и особенности современного этапа исторического процесса.

ЛИТЕРАТУРА

1. Келлнер Д. Глобализация и постмодернистский поворот / Д. Келлнер // — Без темы. — 2008. — №3-4 (9). — С. 5—12.

2. Giddens A. The Consequences and modernity / Giddens A.; [пер. с. англ. П. Ахлубинский] — Cambridge and Palo Alto: Polity and Stanford University Pres, 1999. — 233 p.

3. Деррида Ж. Глобализация, мир и космополитизм / Ж. Деррида // Космополис. — 2004. — №2 (8). — С. 125—140.

4. Ионин Л.Г. Новая магическая епоха / Л. Г. Ионин // Постмодерн: новая магическая эпоха; / междунар. науч. конф. 6-8 окт. 2001 г.: тезисы докл. / Международный фонд «Возрождение». — Х., 2001. — С. 96.

5. Бодрийар Ж. В тени молчаливого большинства, или Конец социального / Ж. Бодрийар [пер. с. фр. Н.В. Суслова] — Екатеринбург: Апулей, 2000. — 245 c.

6. Ионин Л.Г. Социология культуры: путь в новое тысячелетие / Ионин Л.Г. ; — М.: Логос, 2000. — 431 с. — (Учеб. пос. для студ. вуз. 3-е изд., перераб. и доп.)

7. Закревський В.Е. Архетип досконалої людини як феномен суспільної свідомості: автореф. дис. на здобуття наук. ступеня канд. філос. наук; спец. 09.00.03 «Соціальна філософія та філософія історії» / Закревський Володимир Енгельсович; Південноукр. держ. пед. ун-т. ім. Костянтина Ушинського. – Одеса, 2002. – 20, [1] с., включ. обкл. – Бібліогр.: с. 15.

8. Гордеев И.В. Особенности глобальной политики в эпоху постмодерна / И.В. Гордеев // Власть. — 2008. — №3. — С. 79—82.

9. Шалаев В.П. Бифуркационный человек в эпоху Глобализации и Постмодерна: материалы 2 Всероссийской научной конференции [«Сорокинские чтения-2005. Будущее России: стратегии развития», (Новосибирск, 14-15 декабря 2005 г). Новосибирск: Новосибирский государственный университет, 2005. — 289 с.

10. Бородавкин С.. Гуманизм в культуре и культура в гуманизме / Бородавкин С. // Здравый смысл. — 2008. — №2 (47). — С. 32—40.

11. Hartman H. Clash of Cultures, When and Where? Critical Comment on a New Theory of Conflict / Hartman H. // International Sociology. — 1995. — Vol. 10. №2. — P. 134—142.

12. Шрадер Х. Глобализации, (де) цивилизация и мораль / Х. Шрадер // Журнал социологии и социальной антропологи. — 1998. — Т. 1. Выпуск 2. — С. 54—61.

13. Миллер Г. Тропик Рака / Миллер Г. // Иностранная литература. — 1990. — №8. — С. 189—201.

14. Даттон Д. Заблуждения постмодернизма / Д. Даттон // Литература и эстетика. — 1992. — №2. — С. 23—35.