Познание и реальность

БОЛЬШАЯ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - Познание и реальность

Познание и реальность

Реферат

«Познание и реальность»

1.                Знание и его предмет

Нет необходимости доказывать, что познание окружающего мира играет важнейшую роль в жизни каждого отдельного человека и человечества в целом. Однако в повседневных делах люди, занимаясь познанием, редко задумываются над тем, как оно происходит, каковы его предпосылки, условия, формы, закономерности. Познание самого познания — это задача, которая требует специального анализа. Она издавна составляет предмет философских размышлений. Решением ее занимается философская теория познания — гносеология, которую называют также эпистемологией.

Дело гносеологии — построение общей теории познания. Она отвлекается от особенностей, свойственных познанию в каких-либо отдельных сферах человеческой деятельности, и ищет общее в них.

Познание есть процесс, направленный на получение знаний. Выступая как результат этого процесса, знание входит в содержание человеческого сознания и является идеальным по своей природе. Но знание всегда есть знание о чем-то. Знать ничего — это все равно что ничего не знать. Не может быть «знания ни о чем». Это предполагает, что существует нечто, к чему знание относится, — предмет знания.

Знание — это информация о некотором предмете.

Может показаться, что такое определение знания является тривиальным, само собою разумеющимся. Однако на самом деле его краткость и простота обманчивы. Определение знания — один из сложнейших философских в опросов, по которому существует множество различных мнений. Не вдаваясь в анализ споров, которые ведут вокруг него философы, сделаем лишь несколько пояснений к данному определению.

ü    Знание и информация — понятия не тождественные. Всякое знание есть информация, но не всякая информация есть знание. Информация есть более широкое понятие. Во-первых, потому, что знание существует только в сознании, тогда как информация имеется и в природных системах, лишенных сознания. Любая информация в принципе может приобрести характер знания, но для этого она должна стать фактом сознания, т. е. быть воспринята, осознана субъектом. Во-вторых, потому, что знание — это не вся информация, которой располагает субъект, а только та, содержание которой осмыслено, понято субъектом.

Если, например, человек услышал и даже запомнил какое-то высказывание на неизвестном языке, то, даже сознавая, что в этом высказывании заключено какое-то знание, он все-таки не имеет его, поскольку не смог понять его смысл.

Знание — это осмысленная субъектом информация (конечно, осмыслена и попята она может быть по-разному — с разной степенью точности, полноты, глубины и пр.). Но когда какое-то сообщение представляется субъекту бессмысленным, то хотя оно не дает субъекту никакого знания, это еще не значит, что оно неинформативно.

ü    Знание всегда есть некоторое утверждение, хотя оно может быть выражено не только в виде утвердительного, но и в виде отрицательного высказывания. Разница здесь лишь в том, что в первом случае знание заключается в утверждении о наличии, а во втором — об отсутствии у предмета каких-то свойств.

Даже известное высказывание Сократа: «Я знаю, что я ничего не знаю» представляет собою утверждение. Предметом этого утверждения является его автор, а утверждает оно — выбирайте сами, что вам больше нравится, — либо наличие у этого объекта свойства «ничего не знать», либо отсутствие у него свойства «знать хотя бы что-то».

ü    Любое знание включает в себя предпосылку (обычно молчаливо подразумеваемую), что оно объективно, т. е. определяется не субъективными особенностями, желаниями или эмоциями человека, а исключительно свойствами объекта. Когда человек говорит: «Я знаю...», он делает сразу двойное утверждение: первое — что у него есть знание о свойствах некоторого объекта, и второе — что это знание является объективным. Но, несмотря на то, что эта предпосылка («презумпция объективности») всегда сопровождает знание, на самом деле оно зачастую является субъективным мнением, которое отражает не столько свойства объекта, сколько свойства его искаженного образа в глазах человека. Более того, в наших знаниях всегда присутствует какой-то элемент субъективности — след человека, который эти знания создает. Можно сказать, что знание всегда надевает на себя «маску» объективности и ходит в ней, так что его «внешнему виду» нельзя доверять, и при каждой встрече с ним приходится думать о том, что на сей раз скрывается под этой «маской».

ü    Отсюда следует, что знание может быть как истинным, так и ложным. Иначе говоря, неверное, ошибочное утверждение — это тоже знание, только знание ложное. И хотя выражение «ложное знание» может кому-то показаться самопротиворечивым и бессмысленным («какое же это знание, если оно ложно?»), никакого противоречия и никакой бессмыслицы в нем нет. Ведь даже совершенно ошибочные утверждения о свойствах объекта являются информацией, относящейся к этому объекту, т. е., по определению, знанием. Из-за того, что информация не соответствует действительности, она не перестает быть информацией, а лишь оказывается информацией неверной, т. е. ложным знанием, заблуждением. Если к тому же учесть, что мы далеко не всегда (и гораздо чаще, чем нам кажется) способны отличить ложь от правды и определить, где кончается истина и начинается заблуждение, то это не позволяет исключить заблуждения из состава знаний. В состав знаний могут входить не только обоснованные и проверяемые утверждения, но и непроверяемые высказывания, необоснованные суждения, верования и вымыслы — ведь они тоже содержат какую-то информацию (которая к тому же может оказаться истинной и полезной).

Итак, понятие знания имеет чрезвычайно широкий смысл: в качестве знания может выступать фактически любое высказывание о каком-либо объекте — предмете знания. Но когда говорят о познании какого-то объекта, то обычно все же полагают, что результатом познания должно быть знание объективное — такая информация, содержание которой обусловлено природой объекта, а не создается субъектом по своему собственному произволу.

Рассмотрим теперь вопрос о предмете знания. Вообще говоря, предметом знания может быть все, что угодно, — физические тела и человеческие мысли, реальные явления и несбыточные мечты, то, что существует, существовало или будет существовать, и то, чего никогда не было и не будет. Но если иметь в виду объективное знание, то мы, очевидно, способны представить себе такие объекты, которые принципиально не могут стать его предметом.

Например: мифические существа — русалка, кентавр, огнедышащий дракон, Змей Горыныч и др. Верно ли, что у русалки рыбий хвост? Так как русалка — существо вымышленное, то какой она вымышлена, такова она и есть. Хвостом она наделена по определению (которое дано произвольно), а потому? раз мы приняли это определение, мы должны принять за истину и то, что у нее есть хвост. Но это утверждение, конечно, не есть объективное знание, ибо оно вытекает из произвольно данного определения. А верно ли, что хвост русалки — оранжевого цвета? Тут опять-таки все зависит от вашего желания. Вы вправе мысленно покрасить хвост вашей русалки в любой цвет — как захотите, так и будет. Какого цвета хвост русалки на самом деле? Ответить на этот вопрос невозможно, потому что «на самом деле» нет ни русалки, ни ее хвоста. Таким образом, знание о русалках и других подобных объектах, являющихся продуктами нашего воображения, не имеет объективного характера.

Каким условиям должен удовлетворять объект, чтобы о нем можно было получить объективное знание? На этот счет в истории философии высказывались различные мнения.

Самая простая точка зрения, которую называют наивным реализмом, состоит в том, что предметы объективного знания должны быть доступны чувственному опыту. Такими предметами являются материальные объекты окружающего нас мира. Мы воспринимаем их с помощью органов чувств, и в результате у нас возникают представления о них. Эти представления являются существующими в нашем мозгу «изображениями», «копиями» вещей.

Наивный реализм потому и называют наивным, что он даже не задается вопросом о достоверности наших чувственных впечатлений. Для него несомненно, что вещи таковы, какими они нам представляются, что цвета, звуки, осязательные или вкусовые качества — не только наши субъективные ощущения, но и свойства самих вещей.

Но могут ли идеальные образы обладать признаками, свойственными материальным объектам? Ведь мысль о квадрате не квадратна, а о жире — не жирна. Цвета, запахи, звуки и другие наши ощущения — не свойства вещей, а лишь следствия их воздействия на наше тело. Эти следствия могут быть совершенно непохожими на причины, вызвавшие их.

Разве можно сказать, что цвет похож на длину электромагнитной волны, шум — на тряску частиц воздуха, запах — на форму молекул вещества, попавших нам в нос, а ощущение холода - на уменьшение средней кинетической энергии молекул?

Вопрос о том, насколько наши чувственные впечатления о вещах обусловлены природой этих вещей, а насколько — устройством наших органов чувств и особенностями нашего восприятия, требует специального анализа.

Видные ученые XIX в. И. Мюллер и Г. Гельмгольц, выступая против наивного реализма, утверждали, что внешние объекты, воздействуя на наши органы чувств, порождают у нас ощущения, но между качествами наших ощущений и качествами вещей нет никакого соответствия. Наши ощущения являются лишь знаками или символами объектов, своего рода иероглифами, обозначающими их. «Ощущения чувств сообщают нам об особенностях внешнего мира, но делают это не лучше, чем мы можем сообщить слепому посредством слов понятие о цветах». Необходимо признать, что Гельмгольц в его «теории символов» (или «теории иероглифов») заходит слишком далеко, отрицая вообще соответствие ощущений свойствам предметов, однако он прав, указывая на то, что нельзя в наивно-реалистическом духе считать наши ощущения простыми «копиями» вещей.

Неудовлетворенность наивно-реалистическими представлениями о познании заставила многих философов занять прямо противоположную позицию: предметами объективного знания могут быть только объекты идеальные, данные нам в нашем сознании. Эта позиция нашла выражение в различных формах.

Сторонники религиозно-мистических учений ищут тайные духовные силы, скрытые за видимыми нами явлениями окружающей действительности. В монотеистических религиях эти силы сводятся к единому высшему духовному началу — Богу. Чувственный опыт не способен дать нам подлинного понимания явлений, потому что ему недоступны их «потусторонние» причины и основания. Полученные с его помощью знания недостоверны и обманчивы. Подлинного, наиболее совершенного знания, «высшей истины» можно достичь лишь путем особых, не поддающихся рациональному объяснению духовных прозрений (мистической интуиции, озарений свыше и пр.). Они открывают человеку «тайные смыслы бытия».

Таким образом, предметом знания здесь выступает «потусторонняя» духовная реальность, а не чувственно воспринимаемые объекты. Они рассматриваются лишь как внешняя вещественная оболочка «тайных смыслов бытия».

Одним из основоположников такого взгляда на познание был Платон. Согласно его гносеологической концепции, чувственные образы и впечатления, возникающие при наблюдении «мира вещей», не дают нам истинного знания. Оно появляется у человека только тогда, когда его душа вспоминает «мир идей», в котором она пребывала до своего вселения в тело («теория воспоминания»).

В религиозно-философских течениях высшим знанием считаются «истины веры», предметом которых являются Божественные деяния. Различные варианты t религиозно-мистического взгляда на знание и его предмет можно увидеть в иррационалистических учениях (Я. Беме, А. Бергсон, К. Кастанеда), согласно которым высшие истины недоступны разуму и могут быть познаны только с по мощью «откровения свыше», инстинкта, бессознательного творчества и т. п..

При этом часто духовное первоначало бытия (Бог, мировая душа, высший разум) объявляется принципиально непознаваемым, непостижимым для человека, что, вообще говоря, вступает в противоречие с представлением о духовной первооснове как предмете подлинного объективного знания и источнике «высшей истины».

Некоторые философы-рационалисты решают вопрос о предмете объективного знания на основе идеи тождества бытия и мышления.

Спиноза полагал, что порядок и связь вещей совпадают с порядком и связью мыслей. Каждой вещи во внешнем мире соответствует мысль, возникающая в нашем уме.

Например, перемещение планет по небосводу и мое представление об их движении — это не два разные явления, а одно и то же явление, только выступающее в двух разных аспектах: в одном оно есть процесс, протекающий в физическом пространстве, а в другом — процесс, протекающий в «пространстве мышления».

Гегель трактовал тождество мышления и бытия несколько иначе. По его учению, и природа, и наш разум — это разные формы проявления Абсолютной идеи. Абсолютная идея сначала создала понятия о вещах, а потом — вещи, соответствующие этим понятиям. В человека же она вложила разум, который способен мыслить в понятиях, как бы повторяя путь понятийного творчества Абсолютной идеи.

У Спинозы и у Гегеля познание строится как процесс постижения мыслей или понятий, выражающих свойства и законы вещей природы. Эти понятия и являются у них предметами знания. Опираясь на интуицию (Спиноза) или с помощью диалектического метода мышления (Гегель), разум постепенно продвигается ко все более ясному и полному раскрытию содержания понятий.

В субъективно-идеалистической философии (Беркли, Юм и др.) утверждается, что предметами, относительно которых мы можем получить объективное знание, являются данные чувственного опыта, «комбинации ощущений». Не надо искать чего-то, что находится «за» данными чувственного опыта: комплексы этих данных и есть то, что мы называем «вещами», «материальными объектами». Наши знания — это описания таких комплексов. А всякие рассуждения о том, что находится вне наших ощущений и восприятий, — это субъективные домыслы. Там, за пределами данных опыта, ничего нет (Беркли), а если что-то и есть, то недоступно объективному знанию, ибо любые утверждения об этом «что-то» сомнительны (Юм). Предметом знания, таким образом, могут быть только зафиксированные в нашем сознании данные чувственного опыта и результаты их мысленной обработки.

И. Кант нашел иной подход, который положил начало так называемой имманентной гносеологии. Согласно Канту, у наших ощущений есть источник, но о нем мы в принципе ничего знать не можем. Это — вещь в себе. В кантовском учении познание изображается как процесс упорядочения опытных данных — ощущений, порожденных «вещью в себе». Из упорядоченных в пространстве и времени групп ощущений и образуется то, что мы называем вещами, явлениями природы («вещами для нас»). Рассудок подводит эти группы ощущений под априорные категории мышления, в результате чего мы получаем возможность формулировать общие и необходимые суждения о вещах — законы природы. Таким образом, в процессе созерцания и мышления образуются и вещи, т. е. предметы, которые мы познаем, и знания о них.

Вслед за Кантом имманентные теории знания выдвигали Г. Коген, В. Шуппе, Н. Лосский и др. Общий главный тезис их состоит в том, что предмет знания имманентен знанию, т. е. является частью знания (имманентный — от лат. immanens — находящийся внутри). Знание образуется в ходе мысленного построения предмета, оно несет свой предмет в себе.

Когда, например, архитектор создает проект дворца, он вместе с тем образует и знание об этом проекте. Проектируемого здания в действительности еще нет, оно существует только в воображении архитектора, т. е. является идеальным объектом, субъективной реальностью (как и знание о нем). Предмет знания — проект, воображаемый дворец — и знание об этом предмете возникают в голове архитектора одновременно. При этом, однако, знание не сводится к своему предмету: знание о проекте включает в себя, помимо последнего, еще и добавочное содержание — понимание того, для чего проект делается, насколько он осуществим и пр. Предмет знания, следовательно, составляет лишь часть знания о нем. Процесс познания отличается от процесса создания проекта тем, что в нем (в познании) кроме проектирования совершается еще изучение свойств проектируемого сооружения.

Философы, придерживающиеся имманентного подхода, полагают, что познание всегда происходит так, как в приведенном примере с архитектором. В их понимании познание обязательно предполагает мысленное конструирование познаваемого объекта.

Несомненно, что построение знания о каком-либо предмете связано с созданием его воображаемой модели. Если в этом смысле понимать Канта и других представителей имманентного подхода, то с ними можно было бы согласиться. Но следует видеть разницу между созданием мысленных моделей и созданием реальных объектов. Мы способны, подобно архитектору, конструировать в уме различные воображаемые объекты — «проекты вещей». Эти объекты вполне могут быть предметами познания. Так поступает, например, математик, изучающий существующие в его уме геометрические фигуры — круги, многоугольники, пирамиды и др. идеальные математические объекты (в природе нам не встречаются вещи, имеющие идеальные геометрические формы). Однако предметами знания являются не только объекты, возникающие в нашем воображении. Мысленные модели и проекты хотя и могут сами по себе быть достойны изучения, но все же они большей частью являются лишь средством, помогающим познавать и создавать реальные объекты. Если наивные реалисты неправомерно сводят круг предметов познания к внешним вещам, то имманенты столь же неправомерно ограничивают его лишь мыслимыми предметами, собственными продуктами нашего мышления.

Еще одна гносеологическая концепция развита в феноменологической философии Гуссерля. Согласно его учению, мы непосредственно можем иметь знание лишь об объектах, которые выступают как феномены, имеющие место в нашем сознании. Однако люди в повседневной жизни и в науке исходят из наивно-реалистической «естественной установки», заставляющей полагать, что этим феноменам их сознания соответствуют какие-то внешние, независимые от сознания объекты. Такая установка, по мнению Гуссерля, неоправданна. Гуссерль разрабатывает особый метод — феноменологическую редукцию, с помощью которой мы отказываемся от этой установки и переключаем внимание на феномены, имеющие место в мире нашего сознания, оставляя «за скобками» вопрос о том, соответствуют ли им какие-то внешние по отношению к нашему сознанию объекты. Я могу сомневаться в том, существуют ли объекты вне моего сознания (скажем, дерево, которое я вижу за окном, — это, может быть, всего лишь иллюзия: мне кажется, что оно реально существует, а в действительности его нет); но независимо от того, есть ли дерево в действительности или нет, в моем сознании есть феномен — мое видение дерева, и сомневаться в наличии этого феномена я не могу. Об этом феномене я вполне могу строить адекватное, истинное знание. Феномены возникают в сознании как продукты чувственного восприятия или как продукты воображения, но и в том и в другом случае они могут выступать как объекты познания. Объектами знания, таким образом, являются не существующие вне сознания вещи, а феномены сознания. Я могу постигать смысл, сущность этих феноменов непосредственно, интуитивно, и притом с «предельной достоверностью», не нуждаясь в предположении о существовании каких-то вещей вне сознания, которое связано с «естественной» установкой. Мысленное «созерцание сущностей» есть в то же время и их «конституирование» в качестве идеальных объектов, воспроизведение и «кристаллизация» их смысла в понятиях, принципах и законах науки. Замечая, что среди наблюдаемых мною феноменов в моем сознании есть такие, которые похожи на меня самого (т. е. другие субъекты), я вступаю с ними в общение, в результате чего обнаруживается нечто общее между феноменами моего сознания и феноменами, имеющимися в сознании других субъектом. Это позволяет строить «интерсубъективное» знание о феноменах и идеальных объектах, составляющих их сущность. Итак, в гуссерлевской феноменологии предметом познания выступают сначала феномены сознания (Предмет-1), независимо от того, образуются ли они посредством восприятия или воображения. От них мы переходим к непосредственному мысленному постижению их «идеальных сущностей» (Предмет-2). Раскрывая сущность феноменов, мы «конституируем» идеальные объекты, являющиеся предметами нашего познания (Предмет-3), и вместе с тем строим знание о них. Полученное таким способом знание, по Гуссерлю, представляет незыблемую абсолютную истину.

Гуссерль убежден, что его феноменологический метод дает ключ к пониманию реального мира, тогда как эмпирические науки, изучающие бытие вне нас, представляют собою лишь «коллекцию абстракций и предположений».

Если бы мы были существами одушевленными, но бестелесными -«душами без тела», жизненный мир которых является миром духовных сущностей, «чистым миром мысли», — то, возможно, именно феноменологическая гносеология была бы более всего приемлема для описания процесса познания у таких существ. Но если мы имеем тело и живем в мире материальных вещей, то, спрашивается, как нам удастся прожить в нем, познавая только феномены сознания? Очевидно, между этими феноменами и реальным положением вещей должно быть какое-то соответствие, иначе мы просто погибли бы из-за неумения ориентироваться в окружающей среде и удовлетворять свои телесные потребности. Но тогда встает вопрос: чем же обеспечивается это соответствие? Ответ на него либо возвращает нас к идеалистическим представлениям о том, что устройство окружающего нас мира определяется устройством нашего сознания, либо приводит к материалистическому воззрению на природу сознания и знания.

С точки зрения материализма предметом знания могут быть как явления внешнего мира — материальные объекты, так и феномены сознания — идеальные объекты; к последним относятся, в частности, и человеческие представления о разного рода сверхъестественных духовных силах. Но источником всех содержащихся в человеческом сознании образов служит в конечном счете материальное бытие. Поэтому материалистическая теория познания есть теория отражения. Явления материального мира (Предмет-1) отражаются в сознании, которое перерабатывает поступившую в него информацию и создает их мысленные модели (Предмет-2), а также разнообразные воображаемые объекты (Предмет-3).

Предмет-1 — это материальный предмет, относительного которого возможно строить знание, имеющее объективный характер. Предмет-2 и Предмет-3 — это идеальные предметы, знание о которых несет на себе печать субъективности. Но если на эти предметы налагается условие, что они должны соответствовать заранее определенным правилам или законам построения (например, что в них должны выполняться аксиомы геометрии), то при выполнении данного условия знание о них может быть объективным («условно объективным»).

Материалистический и наивно-реалистический подходы сходны в том, что в обоих познание трактуется как отражение объективной действительности. На этом основании материалистическая гносеология нередко отождествляется ее критиками с наивно-реалистической. Действительно, в материалистических философских учениях вплоть до XVIII-XIX вв. рисовалась картина познавательного процесса, которая несла на себе отпечаток наивного реализма. Субъект (человек) и объект познания рассматривались как два природных образования, из которых первое пассивно воспринимает воздействие второго. При этом субъект познания изображался своего рода «гносеологическим Робинзоном», занимающимся познанием мира в одиночку. Считалось, что сознание каждого индивида подобно чистой доске, на которой воздействия внешних объектов оставляют следы. Накапливаясь в течение жизни, такие следы и образуют знания, которыми располагает данный индивид. Источником знаний являются ощущения, вызванные воздействием объекта на органы чувств субъекта. Из ощущений формируются чувственные образы. В результате мысленной обработки этих образов создаются абстракции, с помощью которых люди выделяют общие и существенные признаки объектов и строят о них логические выводы.

Однако развитие материализма в XIX в. привело к существенному изменению этой картины. Диалектико-материалистическая теория познания сочетает принцип отражения с принципом деятельности. В ней познание уже не сводится к физическому воздействию объекта на органы чувств человека и пассивному восприятию им этого воздействия. Человек отражает внешние объекты в своем сознании совсем не так, как зеркало. У него отражение имеет деятельный, активный характер. Оно регулируется и направляется его потребностями и желаниями, эмоциями и интересами, социокультурными установками и ценностными ориентациями. Отражая действительность, человек не просто создает в сознании ее «мысленную копию». Знание — это отнюдь не копия познаваемого объекта, а информация о нем. Человек разнообразными способами перекодирует и перерабатывает информацию, поступающую из внешнего мира: отвлекается от одного, выделяет что-то другое, оценивает, обобщает, систематизирует, фантазирует...

В свете современных представлений о познавательной деятельности, по справедливому замечанию Л. Микешиной, «принцип отражения не может быть абсолютизирован как исчерпывающий для объяснения природы познания, а операция отражения есть лишь одна из базовых операций наряду, в частности, с такими, как репрезентация, интерпретация и конвенция, связанными с социокультурной и коммуникативной природой познавательной деятельности».

Многообразные операции, совершаемые людьми в ходе познавательной деятельности, ведут к тому, что человеческие знания приобретают сложную внутреннюю структуру, они могут отрываться от действительности, включать в себя элементы вымысла и заблуждения. В результате создается сложный мир субъективных образов, который с развитием человечества становится все богаче и разнообразнее. Наряду с внешним материальным миром этот мир тоже становится предметом человеческого познания. Таким образом, наши знания включают в себя не только представления о том, что есть в действительности, но и предвидение того, что будет, и предположения о том, что могло бы быть, и проектирование того, что мы желаем осуществить.

Рассмотрим более подробно содержание материалистических представлений о процессе познания.

2.                Структура познавательного процесса

Процесс познания — не просто некая последовательность познавательных актов, совершаемых субъектом (индивидом) при столкновениях с какими-то случайно попавшими в его поле зрения объектами. Конечно, любой индивид в течение своей жизни осуществляет множество познавательных актов, в результате чего у него накапливаются сведения о разных вещах. Но если бы человеческое познание шло только таким образом, человечество продвинулось бы в познании природы немногим дальше своих четвероногих предков. На самом деле, однако, люди сознательно и целенаправленно планируют свои познавательные усилия. Их познавательная деятельность организуется и протекает в исторически сложившихся социальных формах, из которых особую важность имеет наука. В результате человеческое познание выступает не просто как индивидуальное дело отдельных личностей, а как социально обусловленная система познавательной деятельности, обладающая сложной структурой.

Важнейшее место в структуре познавательного процесса, разумеется, принадлежит субъекту познания — человеку. Но субъект — не «гносеологический Робинзон». Он всегда выступает как член общества, т. е. не просто как природное, но как социальное существо. Следует учесть, что речь может идти не только об индивидуальном, но и о коллективном субъекте познания. Коллективный субъект — это, например, научно-исследовательская лаборатория, работники которой совместно решают какую-то задачу. В более общем смысле коллективным субъектом является общество в целом, поскольку оно, в конечном счете, накапливает и хранит знания, добытые разными людьми. Для общества как субъекта познания объектом познания выступает значительно более обширная область действительности, чем для отдельных индивидуальных или коллективных субъектов; познавательный процесс приобретает в ходе истории все более и более научно-теоретический характер.

Объект познания, как уже отмечалось выше, может быть и материальным и идеальным. Но в любом случае он составляет лишь ограниченную часть реальности и должен быть как-то выделен из нее, чтобы можно было направить на него познавательные усилия.

Объекты познания не даны человеку в готовом виде, как полагают наивные реалисты. Человек — особенно в сложных познавательных ситуациях — активно участвует в их формировании. Ведь объект познания должен быть выделен из действительности, а это предполагает, что человеку нужно различить в ней отдельные части и стороны, провести мысленные границы между ними и тем самым расчленить действительность на отдельные фрагменты (этот процесс называют конструктивизацией действительности). Всякий объект познания есть такой фрагмент, обособленный от окружающей среды и ограниченный более или менее условными границами. Можно сказать, что объект всегда в какой-то мере зависит от субъекта хотя бы потому, что он, субъект, определяет его и делает объектом познания.

Сформированный на основе конструктивизации действительности объект обычно изучается не сразу во всех его связях и отношениях—в нем также выделяются лишь некоторые его свойства и аспекты, которые и становятся предметами исследования. Один и тот же объект может исследоваться с разных сторон, и каждая из них выступает в качестве особого предмета исследования.

Например, человек как объект познания изучается многими науками, и каждая выделяет в нем свой предмет исследования: анатомия — строение организма, его органы и ткани, физиология — функции органов тела и процессы жизнедеятельности, психология — психическую деятельность, социология — поведение как члена общества, формы общественной жизни и т. д.

Процесс познания никогда не начинается «с нуля». Ведь люди с момента своего рождения включены в социальную среду, в культуру, которая формирует их сознание. Вся их познавательная деятельность протекает в формах, заданных культурой. Усваивая культуру, человек тем самым приобретает знания, добытые другими людьми, и использует их как основу для своей самостоятельной познавательной деятельности. Из культуры он получает язык и другие знаковые системы, с помощью которых выражается и сохраняется информация. Он пользуется выработанными обществом средствами познания — приборами и инструментами, приемами и методами. Следовательно, человеческое познание — это социально-исторический процесс, в котором люди действуют сообща, передавая друг другу накопленный ими опыт и накапливая его в социальной памяти. А потому и не бывает так, чтобы познание чего-либо начиналось при полном отсутствии предварительных представлений о том, что и как следует познавать.

У субъекта всегда есть предпосылочное знание, на которое он опирается. К наиболее общим формам этого знания относятся здравый смысл, мировоззренческие установки, культурные нормы, ценностные ориентации и др. Предпосылочное знание в значительной части является знанием неявным, неосознаваемым и словесно неоформленным (невербализованным).

Для того чтобы субъект мог взаимодействовать с объектом, нужны определенные материальные условия.

Например, чтобы изучать жизнь глубоководных животных, надо иметь специальный аппарат (батискаф), в котором можно опуститься на морское дно, и вооружиться целой системой наблюдательных и иных приборов.

Совокупность материальных условий, в которых осуществляется познание, составляет базис познания. В самом общем случае базисом познания является макроскопический, земной мир. К нему принадлежит и сам человек, что существенно сказывается на всех человеческих знаниях.

К размышлению. Если бы люди были существами, живущими на атоме золота внутри золотой монеты, то они бы, наверное, долгое время думали, что весь мир вылит из золота; а если бы они были лейкоцитами, плавающими в крови, то весь мир казался бы им кровавым. Живя в микромире, человек, вероятно, мог бы с большей легкостью изучать элементарные частицы, но зато познание космических явлений явилось бы для него гораздо более трудной задачей, чем для нас.

Знания человека как земного существа геоцентричны. Мы лишь в результате долгого развития науки постепенно преодолеваем влияние геоцентризма на всю картину природы, которая рисуется нами с нашей земной точки зрения. Коперник освободил нас от естественно-научного, астрономического геоцентризма. Но мы и поныне в повседневной жизни исходим из того, что Солнце и звезды вращаются вокруг Земли. В современную эпоху базис человеческого познания расширился — в связи с выходом человека в космос, созданием аппаратуры, позволяющей познавать микромир, и т. д. Однако базис познания, как бы он ни увеличивался, всегда остается ограниченным, и его воздействие на наши знания никогда не может быть сброшено со счетов.

Основой познания является общественно-историческая практика. Познавательная деятельность рождается в ходе практической деятельности людей, она возникает как средство достижения целей, которые человек ставит перед собою в трудовом процессе. Превращение познания в самостоятельную сферу человеческой деятельности есть не что иное, как «оборачивание» средства в цель. Сначала познание непосредственно вплетено в практическое действие; лишь затем оно выделяется в особую познавательную деятельность. Но и после этого познание постоянно опирается на практику. Потребности практики являются движущей силой познания, стимулом, побуждающим людей к нему. Развитие практики определяет пути и возможности развития человеческих знаний. В практической деятельности создаются условия и средства познания. Практика выступает, наконец, как способ проверки и обоснования знаний, как критерий истины.

Материальные объекты становятся доступными для человеческого познания, когда базис познания обеспечивает возможность практического взаимодействия с ними. Но принципиально недоступных для познания материальных объектов не существует, так как все они принадлежат к тому же самому материальному миру, что и человек с его постоянно расширяющимся базисом познания.

Предположение, что существует какой-то материальный объект, который принципиально не может вступить в контакт с базисом человеческого познания, по сути дела означает, что такой объект никак не проявляет своего присутствия в мире. Но то, что не имеет никаких объективных проявлений, нельзя считать существующим (обладающим объективным бытием). Ибо если нечто не проявляет никаких объективных признаков своего бытия, то оно никак не воздействует на мир и на наблюдателя, а потому является для последнего принципиально не обнаружимым. А то, существование чего никак невозможно обнаружить, следует считать несуществующим (или существующим только в воображении). Иначе можно было бы утверждать объективное существование чего угодно (например, тогда можно было бы заявить, что рядом с вами сейчас сидит девятиглавый дракон, но вы об этом не знаете просто потому, что его присутствие принципиально нельзя установить).

Итак, можно сформулировать принцип: существование, ни в чем не проявляющееся, равносильно не существованию. Поэтому такой объект, который никак не проявляет своего существования, мы вправе считать несуществующим.

Приведенный принцип можно выразить также в такой формулировке: то, что недоступно познанию, не может быть признано существующим, т. е. ничего принципиально непознаваемого в мире нет. Иными словами, у нас нет никаких оснований думать, что в окружающем нас материальном мире существуют принципиально непознаваемые объекты.