Русская идея: прошлое и настоящее

БОЛЬШАЯ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - Русская идея: прошлое и настоящее

Русская идея: прошлое и настоящее

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить,

У ней особенная стать,

В Россию можно только верить.

                                      Тютчев

Россия расположена на огромном пространстве, объединяющем различные народы как западного, так и восточного типа. С самого начала в истории русского народа играли огромную роль их соседи. Именно поэтому первое большое историческое сочинение “Повесть временных лет” XI века начинает свой рассказ о Руси с описания того, с кем соседит Русь, какие реки куда текут, с какими народами соединяют. На севере это скандинавские народы - варяги (целый конгломерат народов, к которым принадлежали  будущие датчане, шведы, норвежцы, “англяне”). На юге Руси главные соседи - греки, жившие не только в собственно Греции, но и в непосредственном соседстве с Русью - по северным берегам Черного моря. Затем отдельный конгломерат народов - хазары, среди которых были и христиане, и иудеи, и магометане.

Значительную роль в усвоении христианской письменной культуры играли болгары и их письменность.

Самые тесные отношения были у Руси на огромных территориях с финно-угорскими народами и литовскими племенами (литва, жмудь, пруссы, ятвяги и другие). Многие входили в состав Руси, жили общей политической и культурной жизнью, призывали, по летописи, князей, ходили вместе на Царьград. Мирные отношения были с чудью, мерей, весью, емью, ижорой, мордвой, черемисами, коми-зырянами и т. д. Государство Русь с самого начала было многонациональным. Многонациональным было и окружение Руси.

Учитывая весь тысячелетний опыт русской истории,  можно говорить об исторической миссии России. В этом понятии исторической миссии нет ничего мистического. Миссия России определяется ее положением среди других народов, тем, что в ее составе объединилось до трехсот народов - больших, великих и малочисленных, требовавших защиты. Культура России сложилась в условиях этой многонациональности. Россия служила гигантским мостом между народами. Мостом прежде всего культурным. И это нам необходимо осознать, ибо мост этот, облегчая общение, облегчает одновременно и вражду, злоупотребления государственной власти.

Самая характерная черта русской культуры, проходящая через всю ее тысячелетнюю историю, начиная с Руси X-XIII веков, общей праматери трех восточнославянских народов - русского, украинского и белорусского, - ее вселенскость, универсализм. Эта черта вселенскости, универсализма, часто искажается, порождая, с одной стороны, охаивание всего своего, а с другой - крайний национализм. Как это ни парадоксально, светлый универсализм порождает темные тени.

Воплощение христианских идеалов в историческом процессе Западной Европы затруднено рационалистическим искажением их и горделивым самомнением ее народов.  Россия получила от Византии христианское учение в его “полной чистоте и целости”, свободной от односторонности рационализма; смирение русского народа, преданность вере, любовь к идеалу святости, склонность к общинному строю, основанному на долге взаимной помощи, в форме земледельческой общины и трудовой артели, дает надежду на то, что Россия пойдет дальше Европы по пути осуществления социальной справедливости, в частности найдет пути для примирения интересов труда и капитала. В XIX в. на новом витке развития России Русская идея стала предметом пристального внимания русских мыслителей. Это было время гигантов русской литературы, и каждый из них в той или иной мере касался темы о месте России в ряду других стран и ее исторической миссии. Особенно много места и времени этой теме уделяли славянофилы. Все они были ярко выраженными демократами и считали славян, особенно русских, наиболее способными к воплощению в жизни демократических начал. Правда, они были защитниками самодержавия и невысоко ценили политическую свободу. В этом отношении славянофилы резко расходились с западниками, которые хотели чтобы политическое развитие  России шло тем же путем, как и в Западной Европе. Учение славянофилов действительно содержало в себе три принципа, провозглашенные, как основа жизни России, министром народного просвещения при Николае I графом Уваровым: православие, самодержавие, народность. Одним из лидеров славянофильства был Хомяков А. С. Его рассуждения в основном сводились к следующему.

Западная Европа не воплотила христианского идеала целостности жизни вследствие чрезмерного преобладания логического знания и рассудочности, а Россия до сих пор не осуществила его, во-первых, вследствие того, что всесторонняя цельная правда по природе своей развивается медленно, и, во-вторых, потому что русский народ до сих пор слишком мало уделял сил разработке логического знания, которое необходимо сочетать с сверхлогическим постижением бытия. Тем не менее, Хомяков верит в великую миссию русского народа, когда он вполне осознает и выразит “все духовные силы и начала, лежащие в основе Святой Православной Руси”. “История”, говорит он, “призывает Россию стать впереди всемирного просвещения: она дает ей на это право за всесторонность и полноту ее начал, а право, данное историею народу, есть обязанность, налагаемая на каждого из его членов”. Ее идеальное назначение состоит не в том, чтобы стать самым могучим или самым богатым государством, а в том, чтобы стать “самым христианским из всех человеческих обществ”.

Из других славянофилов к этому  актуальному для них вопросу обращались Киреевский И. В., Аксаков К. С., и др.

Склад ума, находимый Киреевским у Восточных Отцов Церкви, - “безмятежная внутренняя целость духа” как основа всего поведения и мышления. Вместе с христианством этот тип духовной культуры был усвоен русским народом, культура которого была чрезвычайно высока в XII-XIII веках. Целостность и разумность - основные черты ее, а на Западе - раздвоение и рассудочность. Во множестве проявлений жизни ярко выражено это различие: 1) в Западной Европе - рассудочно-отвлеченное богословие, обоснование истины путем логического сцепления понятий; на Руси - стремление к истине “посредством внутреннего возвышения самосознания к сердечной целостности и средоточию разума”; 2) на Западе - государственность из насилий завоевания, на Руси - из естественного развития народного быта; 3) на Западе - враждебная разграниченность сословий, - в Древней Руси их “единодушная совокупность”; 4) на Западе - поземельная собственность - первое отношение гражданских отношений, на Руси - собственность только случайное выражение  отношений личных; 5) на Западе - законность формально-логическая, на Руси - выходящая из быта. Вообще на Западе раздвоение духа, наук, государства, сословий, семейных прав и обязанностей; в России - стремление к цельности “бытия внутреннего и внешнего”; “ постоянная память об отношении всего временного к вечному и человеческого к Божественному” - такова древнерусская жизнь, следы которой сохранились и теперь в народе.

Оторвавшись от бесконечной цели, поставив себе мелкие задачи, “западный человек почти всегда доволен своим состоянием”; он “готов, с гордостью ударяя себя по сердцу, говорить себе и другим, что совесть его вполне спокойна, что он совершенно чист перед Богом и людьми, что он одного только просит у Бога, чтобы другие люди были на него похожи”. Если он столкнется с общепринятым понятием о нравственности, он выдумает себе оригинальную систему нравственности и опять успокоится. “Русский человек, напротив того, всегда живо чувствует свои  недостатки и чем выше восходит по лестнице нравственного развития, тем более требует от себя и поэтому тем  менее бывает доволен собой”.

Русский народ, согласно Аксакову, резко отличает “землю” и государство. “Земля” есть община; она живет согласно внутренней, нравственной правде, она предпочитает путь мира, согласный с учением Христа. Однако наличие воинственных соседей заставляет в конце концов образовать государство. Для этой цели русские призвали варягов и, отделив “землю” от государства, передали политическую власть выбранному государю. Государство живет внешнею правдою: оно создает внешние правила жизни, предписания и прибегает к принудительной силе. Преобладание внешней правды над внутреннею есть путь развития Западной Европы, где государство возникло путем завоевания. Наоборот, в России государство возникло вследствие добровольного призвания варягов “землею”. Поэтому в России существует союз “Земли и государства”. Земле принадлежит совещательный голос, сила “мнения”, а власть, принимающая окончательные решения, принадлежит государю. Таково было отношение, например, между Земскими Соборами в Московской Руси и государем. Реформы Петра Великого нарушили этот идеальный порядок. Аксаков сначала восхвалял Петра Великого, как освободителя русских “от национальной исключительности”, а потом возненавидел его реформы, но по-прежнему продолжал высказываться против национальной исключительности. Высшее достоинство русского народа он видит именно в том, что в русском народе общечеловеческие начала развиты выше, чем у других народов, ему присущ “христианско-человеческий дух”. Что же касается западноевропейских народов, им присуща национальная исключительность или же, как реакция против нее, космополитизм, отрицание национального начала, что также есть заблуждение.

Безмерно идеализируя русскую историю, К. Аксаков говорит, что она есть “Всемирная Исповедь” и может “читаться, как жития святых”. Смирение русского народа обнаруживается в том, что каждый подвиг, каждое высокое достижение свое он приписывает не себе, а Богу и прославляет Его крестными ходами, молебнами, закладками церквей, а не памятниками себе и своим великим людям. К Западной Европе К. Аксаков проявляет ненависть, в такой же мере страстную, как страстна была его любовь к России. Киреевский и Хомяков, указывая отрицательные стороны западноевропейской культуры, все же видели и ее достоинства, заявляли о своей любви к ней и настаивали на необходимости синтеза ценных начал западного и русского духа. К. Аксаков видит только теневые стороны западной культуры: насилие, вражду, ложную веру (католичество и протестантизм), склонность к театральности, “дряхлость” Запада.

          Самым ярким последователем и защитником славянофильства был Н. Я. Данилевский. Он был сторонником панславизма. В книге “Россия и Европа” Данилевский обстоятельно разрабатывает теорию “культурно-исторических типов” человечества. Согласно Данилевскому, нет и не может быть общечеловеческой цивилизации. В этом отношении его можно считать предшественником Шпенглера. Существуют культурно-исторические типы цивилизации, например египетский, китайский, ассиро-вавилонский, еврейский, греческий, римский. В наше время его особенно интересует романо-германский тип и нарождающийся славянский тип. Основы цивилизации одного типа не передаются другим типам; существует только преемственность цивилизаций в ограниченной мере и во второстепенных чертах. Период культурно-исторического типа неопределенно длителен, но период цветения и плодоношения - короток; он навсегда истощает жизненную силу цивилизации. Человечество, думает Данилевский, есть отвлеченная идея, а не живое единое целое. Отношение между человечеством и народом есть отношение рода и вида. Род есть отвлеченное и бедное понятие; живое, конкретное есть народ. Смысл культурно-исторических типов состоит в том, что каждый из них по-своему выражает идею человека, и совокупность этих идей есть нечто всечеловеческое. Всемирное владычество одного культурно-исторического типа было бы оскудением жизни.

          В новое время наступила пора для развития славянства как особого культурно-исторического типа. Своеобразие этого типа будет заключатся в следующем. Многие культурно-исторические типы имеют одну основу: еврейская культура - религиозная, греческая культура - художественная, Рим выработал политическую культуру. Романо-германская культура - двухосновна: это - политическая культура с научным и промышленным характером. Славянский тип будет первым полным четырехосновным культурно-историческим типом: это будет тип 1) религиозный, 2) научный, художественный, технический, промышленный, 3) политический, 4) общинно-экономический.

          Но наиболее полное и философски осмысленное воплощение Русская идея получила в трудах Соловьева. Идеал общественного устройства он видит в свободной теократии, в которой нравственный авторитет принадлежит Церкви и верховному представителю ее Первосвященнику, власть -  Царю, а живой совет с Богом - пророкам, обладателям “ключами будущего”. Характерная черта этого строя есть подчинение государства авторитету Церкви. Верховное значение Церкви в общественной жизни обосновывается учением о ее сущности. Видимая Церковь есть “действительная и предметная форма Царствия Божия”; она есть “живое тело Божественного Логоса”, содержащее в себе человечество, поскольку оно “воссоединено со своим божественным началом во Христе”.

Отношение свободной теократии к прошлой и будущей истории человечества можно выяснить, рассмотрев “три коренные силы”, управляющие человеческим развитием. Одна из этих сил центростремительная: она ставит себе целью подчинить человечество одному верховному началу, уничтожив все многообразие частных форм, подавив свободу личной жизни. Вторая сила - центробежная, она отвергает значение общих, объединяющих начал. Результат исключительного действия первой силы был бы таков: “один господин и мертвая масса рабов”; наоборот, крайним выражением второй силы был бы “всеобщий эгоизм и анархия, множественность отдельных единиц без всякой внутренней связи”. Третья сила, Божественная, “дает положительное содержание двум первым, освобождает их от их исключительности, примиряет единство высшего начала с свободной множественностью частных форм и элементов, созидает таким образом целость общечеловеческого организма и дает ему внутреннюю тихую жизнь”.

“Третья сила, долженствующая дать человеческому развитию его безусловное содержание, может быть только откровением высшего божественного мира, и те люди, тот народ, через которого эта сила имеет проявится, должен быть только посредником между человечеством и высшим миром, свободным сознательным орудием его. Такой народ не должен иметь специальной ограниченной задачи, он не призван работать над формами и элементами человеческого существования, а только сообщить живую душу, дать жизнь и целость разорванному и омертвелому человечеству через соединение его с вечным божественным началом. Такой народ не нуждается ни в каких особенных преимуществах, ни в каких специальных силах и внешних дарованиях, ибо он действует не от себя, осуществляет не свое. От народа - носителя третьей божественной силы требуется только свобода от всякой ограниченности и односторонности, возвышение над узкими специальными интересами, требуется, чтоб он не утверждал себя с исключительной энергией в какой-нибудь частной низшей сфере деятельности и знания, требуется равнодушие ко всей этой жизни с ее мелкими интересами, всецелая вера в положительную действительность высшего мира и покорное к нему отношение. А эти свойства несомненно принадлежат племенному характеру Славянства, в особенности же национальному характеру русского народа”.

Поэтому Соловьев надеется, что славяне и в особенности Россия положат начало осуществлению свободной теократии. Призвание России к решению этой задачи он доказывает еще и следующими более частными доводами. “Внешний образ раба, в котором находится наш народ, жалкое положение России в экономическом и других отношениях не только не может служить возражением против ее призвания, но скорее подтверждает его. Ибо та высшая сила, которую русский народ должен провести в человечество, есть сила не от мира сего, и внешнее богатство и порядок относительно ее не имеют никакого значения. Великое историческое призвание России, от которого только получают значение и ее ближайшие задачи, есть призвание религиозное в высшем смысле этого слова”. Оно выражено в идее “Святой Руси”; способность к сочетанию восточных начал с западными в русском народе исторически доказана успехами реформы Петра Великого; способность к национальному самоотречению, необходима для признания Папы Римского верховным первосвященником Вселенской Церкви, присуща русскому народу, как это видно из истории призвания варягов. Сам Соловьев был выразителем этого свойства русского народа, утверждая, что “лучше отказаться от патриотизма, чем от совести”, и развивая учение о том, что культурное призвание великой нации есть не привилегия, не господство, а служение другим народам и всему человечеству.

Вслед за Тютчевым мечтая о том, что Россия станет всемирной христианской монархией, Соловьев с тревогой говорит: жизнь России “еще не определилась окончательно”, в ней совершается борьба светлого и темного начала. “Пусть Россия, хотя бы без Царьграда, хотя бы в настоящих своих пределах, станет христианским царством в полном смысле этого слова - царством правды и милости, - тогда все остальное приложится ей”.

          С горестью Соловьев замечал, как в его время темное начало стало поднимать голову и на практике, и в идеологии. На практике это выразилось в том, что русское правительство постепенно стало на окраинах осуществлять политику принудительного обрусения, а в идеологии это сказалось в книге Н. Я. Данилевского “Россия и Европа”. Соловьев говорит, что учение Данилевского о культурно-исторических типах, отрицавшее единство человечества, ведет к “понижению нравственных требований, предъявляемых к народу христианским универсализмом, согласно которому каждый народ должен служить всему человеческому”. С целью защитить христианский универсализм Соловьев подверг книгу Данилевского уничтожающей критике.

          Эпигоны славянофильства оказались проповедниками национального эгоизма, и Соловьев выступил с критикой этого направления в нескольких статьях, особенно в статье “Славянофильство и его вырождение”. Основатели славянофильства И. В. Киреевский, Хомяков, К. Аксаков вели “прогрессивно-либеральную борьбу”, говорит Соловьев, “против действительных зол современной им России”, они отстаивали “принцип человеческих, безусловного нравственного значения самостоятельной личности - принцип христианский” и “по историческому развитию преимущественно западноевропейский”. Хомяков выразил учение о строе религиозной жизни в формуле “церковь, как синтез единства и свободы в любви”. Но, к сожалению, он противопоставлял католичеству и протестантизму этот свой идеал так, как будто он в России уже осуществлен, тогда как в действительности в России церковь была низведена к “функции государственного организма”. В том именно и заключается существенный порок славянофильства, что в основание своего учения они поставили не идеал, который необходимо осуществить в будущем творческими усилиями русского народа, а идеализацию прошлого Руси, именно идеализацию Московского государства, сущность которого Соловьев характеризует как татаро-византийскую.  

 Размышляя об исторической миссии России как примирительницы и объединительницы всего человечества, Соловьев полагал, что русский народ не имеет никаких специальных дарований и только потому может стать “посредником” между волею Божией и миром, что “свободен от всякой ограниченности и односторонности”. В письме к О. П. Пирлингу Соловьев приводит от первой части своей книги “Россия и вселенская церковь” следующие слова: “Нет основания верить в великое будущее России в области чисто светской культуры (общественные учреждения, науки, философия, искусство, литература)”. В действительности уже в это время ясно обнаружилось, что русский народ обладает также и специальными дарованиями и начинает творить первоклассную культуру. Таковы русская музыка, русская литература, русский театр, русская форма православия, русский литературный язык, в области общественных учреждений - русский суд, земское и городское самоуправление. А после смерти Соловьева русский народ доказал, что и в области философии и науки он способен творить высокоценные произведения. Кроме того, следует заметить, что к концу своей жизни Соловьев в значительной степени по многим вопросам изменил свои взгляды.

Современное Вл. Соловьеву и следующее поколение русских философов и мыслителей, естественно, не обошло своим вниманием русский вопрос.  Среди них выделялись Достоевский, К. Леонтьев, Н. Федоров, кн. Е. Трубецкой, Л. Н. Толстой, И. Бунин,  Л. Карсавин, С. Франк, отцы П. Флоренский и С. Булгаков, Г. Флоровский, И. Ильин, И. Солоневич, Ф. Степун и др. Большинство из них были религиозными философами. Особенно часто и много пишет о России русский экзистенциалист и религиозный мыслитель Н. А. Бердяев; он говорит, что она “есть великий и цельный Востоко-Запад по замыслу Божьему и она есть неудавшийся и смешанный Востоко-Запад по фактическому своему состоянию, по эмпирическому своему состоянию”. Источник болезней России он видит в ложном соотношении в ней мужественного и женственного начала. На известной ступени национального развития у народов Запада, во Франции, Англии и Германии, “пробуждался мужественный дух и извнутри органически оформлял народную стихию”. Такого процесса не было в России, и даже православная религиозность не дала той дисциплины души, которая создавалась на Западе католичеством с его твердыми, ясными очертаниями. “Русская душа оставалась в безбрежности, она не чувствовала грани и расплывалась”;  она требует всего или ничего, настроена апокалиптически или нигилистически и поэтому не способна строить “серединное царство культуры”. Соответственно этим национальным качествам также и русская мысль, по словам Бердяева, обращена преимущественно “к эсхатологической проблеме конца, окрашена апокалиптически” и проникнута катастрофическим миросозерцанием.  В своей работе “Русская идея” (кстати, здесь впервые появляется это словосочетание) Бердяев пишет: “Противоречивость и сложность русской души, может быть, связана с тем, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории - Восток и Запад. Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное.

Есть соответствие между необъятностью, безгранностью, бесконечностью русской земли и русской души, между географией физической и географией душевной. В душе русского народа есть такая же  необъятность, безгранность, устремление в бесконечность, как и в русской равнине. Поэтому русскому народу трудно было овладеть этими огромными пространствами и оформить их. У русского народа была огромная сила стихии и сравнительная слабость формы. Русский народ не был народом культуры по преимуществу, как народы Западной Европы, он был более народом откровений и вдохновений, он не знал меры и легко впадал в крайности. У народов Западной Европы все гораздо более детерминировано и оформлено, все разделено на категории и конечно. Не так у русского народа, как менее детерминированного, как более обращенного к бесконечности и не желающего знать распределения по категориям. В России не было резких социальных граней, не было выраженных классов. Россия никогда не была в западном смысле страной аристократической, как ни стала буржуазной. Два противоположных начала легли в основу формации русской души: природная, языческая дионисическая стихия и аскетически-монашеское православие. Можно открыть противоположные свойства в русском народе: деспотизм, гипертрофия государства и анархизм, вольность; жестокость, склонность к насилию и доброта, человечность, мягкость; обрядоверие и искание правды; индивидуализм, обостренное сознание личности и безличный коллективизм; национализм, самохвальство и универсализм, всечеловечность; эсхатологически-мессианская религиозность и внешнее благочестие; искание Бога и воинствующее безбожие; смирение и наглость; рабство и бунт. Но никогда русское царство не было буржуазным”. В определении характера русского народа и его призвания необходимо делать выбор, который Бердяев называет выбором времен татарского ига, Россия московская, Россия петровская и Россия советская. И возможно, что будет еще новая Россия.

Особенное значение XIX в. определяется тем, что после долгого бессмыслия русский народ наконец высказал себя в слове и мысли, и сделал это в очень тяжелой атмосфере отсутствия свободы. Бердяев говорит о внешней свободе, потому что внутренняя свобода была у русских велика. Как объяснить это долгое отсутствие просвещения в России, у народа очень одаренного и способного к восприятию высшей культуры, как объяснить эту культурную отсталость и даже безграмотность, это отсутствие эсхатологическим по конечной цели. Поэтому неизбежен также выбор века, как наиболее характеризующего русскую идею и русское призвание. Таким веком Бердяев считает XIX в., век мысли и слова и, вместе с тем, век острого раскола, столь для России характерного, как внутреннего освобождения и напряженных духовных и социальных исканий.

Для русской истории характерна прерывность. В противоположность мнению славянофилов, она менее всего ограничена. В русской истории есть уже пять периодов, которые дают разные образы. Есть Россия киевская, Россия органических связей с великими культурами прошлого.

Далее Бердяев пишет: “Высказывалась мысль, что перевод Священного Писания Кириллом и Мефодием на славянский язык был неблагоприятен для развития русской умственной культуры, ибо произошел разрыв с греческим и латинским языком. Церковнославянский язык стал единственным языком духовенства, т. е. единственной интеллигенции того времени, греческий и латинский языки не были нужны. Не думаю, чтобы этим можно было объяснить отсталость русского просвещения, безмыслие и безмолвие допетровской России. Нужно признать характерным свойством русской истории, что в ней долгое время силы русского народа оставались как бы в потенциальном, не актуализированном состоянии. Русский народ был подавлен огромной тратой сил, которые требовали размеры русского государства. Государство крепло, народ хирел, говорит Ключевский. Нужно было овладеть русскими пространствами и охранять их. Русские мыслители XIX в., размышляя о судьбе и призвании России, постоянно указывали, что эта потенциальность, невыраженность, неактуализированность сил русского народа и есть залог ее великого будущего. Верили, что русский народ наконец скажет свое слово миру и обнаружит себя. Общепринято мнение, что татарское иго имело роковое влияние на русскую историю и отбросило русский народ назад. Влияние же византийское внутренне подавило русскую мысль и делало ее традиционно-консервативной. Необычайный, взрывчатый динамизм русского народа обнаружился в его культурном слое от соприкосновения с Западом после реформы Петра. Герцен говорил, что на реформу Петра русский народ ответил явлением Пушкина. Мы прибавим: не только Пушкина, но и самих славянофилов, но и Достоевского и Л. Толстого, но и искателей правды, но и возникновением оригинальной русской мысли. И еще: “Путь земной представляется русскому народу путем бегства и странничества. Россия всегда была полна мистико-пророческих сект. И в них всегда была жажда преображения жизни. Это было и в жуткой, дионисической секте хлыстов. В духовных стихах была высокая оценка нищенства и бедности. Излюбленная тема их - безвинное страдание. В духовных стихах есть очень большое чувство социальной неправды. Происходит борьба правды и кривды. Но в них чувствуется народный пессимизм. В народном понимании спасения милостыня имеет первостепенное значение. Очень сильна в русском народе религия земли, это заложено в очень глубоком слое русской души. Земля - последняя заступница. Основная категория - материнство. Богородица идет впереди Троицы и почти отождествляется с Троицей. Народ более чувствовал близость Богородицы-Заступницы, чем Христа. Христос - Царь Небесный, земной образ его мало выражен. Личное воплощение получает только мать-земля”. В сознании русского народа давно укоренилось представление о Москве как о столице православия и центре всего христианского мира, выраженное в идее Третьего Рима. По этому поводу Бердяев пишет: “Для истории русского мессианского сознания очень большое значение имеет историософическая идея инока Филофея о Москве как Третьем Риме. После падения православного Византийского царства Московское царство осталось единственным православным царством. Русский царь, говорит инок Филофей, “един-то во  всей поднебесной христианский царь”. “Престол вселенския и апостольския церкви имел представительницей церковь Пресвятой Богородицы в богоносном граде Москве, просиявшую вместо Римской и Константинопольской, иже едина во всей вселенной паче солнца светится”. Люди Московского царства считали себя избранным народом... Миссия России быть носительницей и хранительницей истинного христианства, православия. Россия единственное православное царство и в этом смысле царство вселенское, подобно первому и второму Риму. На этой почве происходила острая национализация православной церкви. Православие оказалось русской верой. В духовных стихах Русь - вселенная, русский царь - царь над царями, Иерусалим та же Русь, Русь там, где истина веры. Русское религиозное призвание, призвание исключительное, связывается с силой и величием русского государства, с исключительным значением русского царя”.

Для полноты картины представлений русских интеллектуальных кругов о месте России в мировом сообществе и ее исторической миссии мы приведем здесь цитаты из различных произведений вышеперечисленных авторов, жизнь которых в совокупности пришлась на период примерно с середины XIX до середины XX века. Мы не будем при этом строго соблюдать хронологическую последовательность приведенных высказываний, поскольку проблемы, обсуждаемые в них  представляют собой непреходящую историческую константу, к тому же все эти мысли  удивительно созвучны нашему времени.

Вот что пишет С. Франк в своей работе “Крушение кумиров”: “Теперь мы благодарны Богу за весь пройденный нами путь, как бы тяжек он не был. Мир и наша душа должны были пройти через поклонение кумирам, и через горечь постепенного разочарования в них, чтобы очиститься, освободиться и обрести подлинную полноту и духовную ясность. Великая мировая смута нашего времени совершается все же не даром, есть не мучительное топтание человечества на одном месте, не бессмысленное нагромождение бесцельных зверств, мерзостей и страданий. Это есть тяжкий путь чистилища, проходимый современным человечеством; и может быть, не будет самомнением вера, что мы, русские, побывавшие уже в последних глубинах ада, вкусившие, как никто, все горькие плоды поклонения мерзости Вавилонской, первыми пройдем через это чистилище и поможем и другим найти путь к духовному воскресенью”. Это было сказано в 1924 г. А разве это не о нас, ныне живущих? “Тяжкий путь чистилища” продолжается; как бы только не попасть нам, россиянам, в петлю времени с бесконечным повторением кругов нескончаемого ада.  А великолепный русский писатель И. Бунин разве не говорит по существу  о том же самом: “Пусть не всегда были подобны горнему снегу одежды белого ратника, - да святится вовеки его память! Под триумфальными вратами галльской доблести неугасимо пылает жаркое пламя над гробом безвестного солдата. В дикой и ныне мертвой русской степи, где почиет белый ратник, тьма и пустота. Но знает Господь, что творит. Где те врата, где то пламя, что были бы достойны этой могилы. Ибо там гроб Христовой России. И только ей одной поклонюсь я, в день, когда Ангел отвалит камень от гроба ее.

Будем же ждать этого дня. А до того будет нашей миссией не сдаваться ни соблазнам, ни окрикам. Это глубоко важно и вообще для неправедного времени сего, и для будущих праведных путей самой же России.

А кроме того, есть еще нечто гораздо больше даже России и особенно ее материальных интересов. Это мой бог и моя душа. “Ради самого иерусалима не отрекусь от Господа!” Верный еврей ни для каких благ не отступится от веры отцов. Святой князь Михаил Черниговский шел в орду для России; но и для нее не согласился он поклонится идолам в ханской ставке, а избрал мученическую смерть.

Говорили - скорбно и трогательно - говорили на древней Руси: “Подождем, православные, когда Бог переменит орду”.

Давайте подождем и мы. Подождем соглашаться на новый похабный мир с нынешней ордой”.

Другой русский писатель И. Шмелев в своей работе “Пути мертвые и живые” пишет: “ Кто сомневается в праве и долге нашем думать об устроении будущей России! Все меняется на сем свете. Сроков никто не знает, время придет - и будет Россия новая.

Будем верить. И, веря, будем готовится, будем думать. Не все мыслящие погибли, не все утратили чувство жизни. Духовно мертвы лишь те, кого не научил страшный урок России, кто все еще призывает идти размытыми и мертвыми путями.

Какие же пути называю я мертвыми?

Один путь - решительного социализма-коммунизма. О нем мы теперь все знаем. Его порочат и социалисты других толков, но не хотят увидеть, что и собственный их путь мертв. Не ищите у них основы жизни, деятельной любви: живой человек для них лишь значок в мертвой формуле - “человечество”. Помните, старец Зосима, у Достоевского, передает слова доктора: “Чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю люблю людей порознь!”...

“Который же путь изберет Россия?

Опыт безбожного устроения проделан. Может быть - демократия? Духовные основы ее прекрасны, но как же осуществить их? В России - средневековье, лучина, лапоть, полное бездорожье и одичание. Но души там насыщены электричеством, великою жаждой правды. Не по ним будет тепленькая мораль, и слабы будут зовы вождей демократии для оглушенного уха. Оглушенному уху нужен небесный гром, Божий гром! Глаза, залитые слезами, лучше видят, как попрана Божья Правда. Задерганная душа ждет чуда, познавши “дьявольское прельщение”. Ей же иконы обновлять стали! Кресты на церквах горят. Не начинается ли великое чудо Воскресенья?..

Не тем, которые отвергают религиозное возрождение, не им быть водителями русского народа. Он захочет своих водителей.

Но не годятся в вожди и те, которые исповедуют лишь мертвую оболочку церковности... Их пути также мертвы. Слишком личное, узкое думают прикрывать они пышной ризой идолопоклонства и, воспевая “Царю Небесный”, вовсе не о небесном думают. И эти не выведут к свободной и равноправной жизни. Этих народ не примет. Получит - сбросит.

Я мыслю пути иные, ведущие к заветному царству мыслимой свободы. На разгроме сразу нельзя создать его. Придется очищать почву и приводить все в порядок. И вот - жизнь потребует воли организующей, воли - власти духовного обновления. Возрождение будет, если за основу строительства взято будет подлинное Христово Слово, во всей глубине его: ни злобы, ни разделений на умытых и неумытых, на иудеев и эллинов, на бедных и богатых. Все - граждане, и все братья, и все - одно! Только такая власть, только с Такими заповедями поведет к чудесному Идеалу, о котором тщетно мечтать демократии. Власть деятелей любви и воли, покорная Богу-Слову как Высшей Воле. Как ее назовут - кто скажет?.. Но создастся ли власть такая - ведь это граничит с чудом! Если сумеют понять духовные недра нашего народа, если поверит народ, что не обманывают его, - может случиться чудо. Народ это чудо может родить из недр. Ибо Солнца жаждет после кромешной тьмы. Неба - после залившей грязи.

Путь религиозного обновления жизни - истинный путь духовного демократизма. Иных путей возрождения не будет. Или - не будет и возрождения.

Новому поколению России, быть может, выпадет подвиг великого созидания, подвиг как бы революционеров христианских! Откроются цели высокой ценности, родные по духу тем, каких жаждали многие поколения русской интеллигенции. Только - иными путями, иными средствами”.

О многогранности и противоречивости русской души рассуждал русский философ и писатель Ф. Степун(1884-1965): “В русской душе есть целый ряд свойств, благодаря которым она с легкостью, быть может, не свойственной другим европейским народам, становится, сама иной раз того не зная, игралищем темных оборотнически-провокаторских сил.

Широта человека, которого, по мнению Мити Карамазова, нужно было бы сузить, конечно, не общечеловеческая, а типично русская. В этой страшной русской широте самое страшное - жуткая близость идеала мадонны и идеала содомского. Русской душе глубоко свойственна религиозная мука о противоречиях жизни и мира. В этих особенностях заложены как все бесконечные возможности религиозного восхождения русской души, так и страшные возможности ее срыва в преисподнюю небытия.

В срыв этот русская душа неизбежно вовлекаться всякий раз, как только, не теряя психологического стиля своей религиозности: своего максимализма, своей одержимости противоречиями, своего исступления искания во всем последнего конца, - она внезапно теряет свою направленность на абсолютное, свое живое чувство Бога”.

Нельзя обойти вниманием такого замечательного русского философа, каким был К. Леонтьев. В предсмертной статье “Над гробом Пазухина” он пишет: “Мы не осуществили еще в истории назначения нашего; мы можем думать и мечтать об этом назначении весьма различно. Но несомненно и то, что мировое назначение у нас есть; ясно и то, что оно еще не исполнено. (...) Истинно мировое есть прежде всего свое собственное, для себя созданное, для себя утвержденное, для себя ревниво хранимое и развиваемое, а когда чаша народного творчества или хранения переполнится тем именно особым напитком, которого нет у других народов и которого они ищут и жаждут, тогда кто удержит этот драгоценный напиток в краях национального сосуда?! - Он польется сам через края национализма, и все чужие люди будут утолять им жажду свою”.

В контексте нашей темы находится и одно из важнейших историософических понятий, оформившееся под названием евразийства главным образом в эмигрантсткой среде. По серьезности исследования российской истории и государственности, по силе прозрения в грядущие пути отечества евразийская школа заметно выделяется среди других движений эмигрантской мысли. К евразийской школе относилась целая плеяда ярких и талантливых литераторов, философов, публицистов, экономистов первой волны эмиграции. Среди наиболее известных - географ П. Н. Савицкий, философ Л. П. Карсавин, филолог и культуролог Н. С. Трубецкой, историк Г. В. Вернадский, музыковед и искусствовед П. П. Сувчинский, религиозные философы и публицисты - Г. В. Флоровский, В. Н. Ильин, Б. Н. Ширяев, критики и литературоведы А. В. Кожевников (Кожев), Д. П. Святополк-Мирский, правовед Н. Н. Алексеев, востоковед В. П. Никитин, писатель В. Н. Иванов, экономист Я. Д. Садовский.

          Главная ценность евразийства состояла не в обширности его географии или сферы интересов у основателей, а в его идеях, одновременно оригинальных и в тоже время внутренне родственных глубинным традициям русской истории и государственности. Евразийцам была присуща особая пространственно-временная оптика, большое историческое зрение, позволившее свежим взглядом в привычных до боли чертах России разглядеть целый географический континент - материк с особой исторической судьбой - Евразию. Евразийство рассматривало русскую культуру не просто как часть европейской, но и как совершенно самостоятельную культуру, вобравшую в себя опыт не только Запада, но и в равной мере Востока. Русский народ, с этой точки зрения, нельзя относить ни к европейцам, ни к азиатам, ибо он принадлежит к совершенно самобытной этнической общности - Евразия. Подобная оригинальность русской культуры и государственности (одновременное присутствие европейских и азиатских элементов) определяет и особый исторический путь России, ее национально-государственную программу, не совпадающую с западноевропейской традицией. Причем азиатские истоки для России внутренне ближе западных. Восточность ориентации России евразийцы прежде всего связывали с геополитической сферой, не распространяя ее на религиозную область, где они, как писал П. Н. Савицкий, оставались глубоко “православными людьми”, для которых “Православная церковь есть тот светильник, который им светит”.

          Хотя сами евразийцы видели своих непосредственных предшественников в лице славянофилов, Данилевского, Леонтьева и Достоевского (как мыслителя-публициста), они опирались на значительно более давнюю традицию. Внимательное ее изучение показывает, что евразийское движение - это не случайный зигзаг российской историософии, якобы рожденный от искр революционного пожара и усиленный эмигрантской неприкаянностью, но закономерный итог многовекового развития русской мысли.

          Строго говоря, и собственно евразийство началось не в Софии и не в Берлине, а в России, и еще до революции. Этот “предевразийский” период движения был связан с научными поисками “старшего” поколения евразийцев - Г. Вернадского, Л. Карсавина, Н. Трубецкого. Младшее поколение (хотя разница в годах здесь была минимальная - 5 - 10 лет) - П. Савицкий, Г. Флоровский - присоединялось уже в эмиграции. Вернадский, с юности тянувшийся к изучению роли степной Азии в судьбе нашего отечества, уже в 1914 году писал статьи, где образно сравнивал движение России к Востоку с движением против Солнца. Карсавин до своей высылки из СССР в 1922 году опубликовал отдельную книгу, само название которой - “Запад, Восток и русская идея” - говорит о сути его тогдашних интересов. И хотя речь в ней идет в основном о богословско-религиозном аспекте проблемы Запад - Восток в ее отношении к национальной идее, а евразийские восточные приоритеты Карсавина, находящегося тогда под сильным влиянием В. Соловьева, еще не выкристаллизовались в полной мере, антизападничество занимает в настроениях мыслителя существенную роль: “Не в европеизации смысл нашего исторического существования и не европейский идеал преподносится нам как наше будущее”. Уже тогда, не будучи лично знакомым с другими участниками евразийского движения, известный русский медиеист, сетуя на то, что подлинной “истории Востока у нас нет”, утверждает, что важнейшая цель русской культуры “настоятельно требует преодоления ограниченности западного эмпиризма и решительного отказа от суррогата всеединства, именуемых идеалом прогресса”. Серьезно размышлял о роли Востока в исторических судьбах и перспективах России и Трубецкой, внимательно изучавший восточные языки, мифологию и фольклористику и оттачивающий свое будущее евразийское мировоззрение на заседаниях лингвистического кружка при Московском университете, где помимо обсуждения языковых проблем говорилось о кризисе западной духовности и “необходимости сближения европейских и азиатских тенденций мировой истории”. Когда в Софии, ставшей одним из первых центров эмиграции, встретились и “объединились на общем мироощущении” основные участники евразийства, этому объединению предшествовал серьезный путь личностных исканий каждого. Революция, в которой молодые мыслители увидели закономерный итог 200-летней европеизации страны, и последующие тяготы беженства сыграли роль катализатора объединения, увидевшего ясные ориентиры спасения в “исходе к Востоку”.

          В своем идейном развитии евразийство прошло несколько этапов. В начале двадцатых годов это было, по выражению С. Хоружего, не столько “единое учение, сколько набор мыслей, религиозных и историософских у Трубецкого, географических - у Савицкого”. Однако затем, во второй половине двадцатых годов, евразийская идеология усложняется и вбирает в себя достаточно противоречивые тенденции. С одной стороны, ее важной составляющей и философским фундаментом становится высокое метафизическое учение об иерархии “симфонических личностей”, к высшим звеньям которой относится “идея Личного Бога” и Россия - Евразия, представляющая собой “соборность” наций. С другой стороны, движение приобретает все более политизированную окраску. Выражая естественную претензию любой серьезной теории увязать себя с практической жизнью, евразийцы попытались дать подробный анализ процессов, происходящих в современной им большевистской России. Разумеется, они не могли обойти тему событий 1917 года, к которым у них было сложное, неоднозначное отношение. Для евразийцев вообще было характерным разделение понятий революции как явления истории, большевизма как плода революции и коммунистической идеи как разрушительной революционной идеологии.

          Уже в наше время, на новом этапе исторического развития России и постсоветского состояния геополитического пространства бывшего СССР идея евразийства получила новый импульс на новом государственно-политическом уровне. Она сформулирована в проекте президента Н. Назарбаева и предложена в качестве конструктивной геополитической доктрины, предусматривающей новый стратегический механизм политической и экономической интеграции стран-участниц СНГ. История покажет, соответствует ли эта доктрина коренным интересам народов, живущих на территории СНГ, или нет.

          В заключение можно сказать, что историческая миссия России на протяжении веков была реализована в различных событиях мирового значения: борьба с татаро-монгольским игом, остановившая экспансию татаро-монголов на запад и фактически спасшая Запад от катастрофы; Отечественная война с французами в 1812 г., не позволившая Наполеону осуществить свои планы мирового господства и, наконец, Великая Отечественная война 1941 - 1945 гг., в результате которой человечество было спасено от чумы фашизма. Во всех этих (и многих других, может быть,   не таких масштабных) событиях усилия и жертвы России имели решающее значение.

          В области духа на протяжении многих веков русская идея выражалась в том, что неизменные нравственные представления организовывали жизнь русской нации, указывали духовные ориентиры русскому человеку, несмотря на все нашествия и внутренние смуты. То же чувство единения с людьми, те же понятия меры, гармонии. Всякий раз они наполнялись живым смыслом - в подвижничестве Сергия, Нила, Серафима, в творчестве Рублева, Пушкина. В масштабе исторического времени Пушкин и Илья Муромец представляют собой одинаково совершенное воплощение русского духа, русскости. Русская идея удивила мир, проявившись в таком замечательном, лучше сказать ослепительном явлении, как русская литература XIX века. Приведем здесь лишь некоторые имена: А. С. Пушкин, Н. В. Гоголь, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, А. П. Чехов...

          Вот слова Гоголя о Пушкине: “Русский человек в его развитии. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились... в такой очищенной красоте”.

          А закончим словами о. Павла Флоренского: “... Я верю и надеюсь, что, исчерпав себя нигилизм докажет свое ничтожество, всем надоест, вызовет ненависть к себе, и тогда, после краха всей этой мерзости, сердца и умы не по-прежнему вяло и с оглядкой, а наголодавшись, обратятся к русской идее, к идее России, к святой Руси... Я верю в то, что кризис очистит русскую атмосферу, даже всемирную атмосферу”.

          Будем верить и надеяться и мы.

Литература

1.  И. Киреевский “О характере просвещения Европы”

2.  А. Хомяков “По поводу статей Киреевского”

3.  А. Хомяков “По поводу Гумбольдта”

4.  А. Хомяков “О юридических вопросах”

5.  К. Аксаков “Об основных началах русской истории”

6.  Н. Данилевский “История и Европа”

7.  В. Соловьев “Россия и Вселенская церковь”

8.  В. Соловьев “Оправдание добра”

9.  В. Соловьев “Три силы”

10. В. Соловьев “Славянофильство и его вырождение”

11. В. Соловьев “Философские начала цельного знания”

12. В. Соловьев “Поэзия Ф. И. Тютчева”

13. В. Соловьев “Идолы и идеалы”

14. С. Франк “Крушение Кумиров”

15. И. Бунин “Миссия русской эмиграции”

16. И. Шмелев “Пути мертвые и живые”

17. Ф. Степун “Мысли о России”

18. И. Ильин “Что нам делать?”

19. Отец Павел Флоренский “Столп и утверждение истины”

20. Л. Карсавин “Восток, Запад и русская идея”

21. Л. Карсавин “Философия истории”

22. Н. Бердяев

Курсовая работа по философии по теме “Русская идея: прошлое и настоящее” студента II курса

группа N235

Корнаева Николая