Семиотические аспекты психотерапии

БОЛЬШАЯ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - Семиотические аспекты психотерапии

Семиотические аспекты психотерапии

Семиотические аспекты психотерапии

Проблема методологической рефлексии в психотерапии имеет свои особенности. Психотерапия с самого начала своего существования имела репутацию дисциплины эклектической, далекой от академических канонов построения системы научного знания. К тому же парадигма классической рациональности плохо подходит для анализа специфики деятельности психотерапевта, точкой приложения усилий которого является пространство внутреннего, субъективного опыта. Как указывает Владимир Калиниченко, "в составе внутреннего опыта именно рационально выделяемые очевидные образования как раз и позволяют усмотреть фундаментальные характеристики мира "как он есть". Классическая философия ориентирована на десубъективацию внутреннего опыта. В неклассическом уме имеет место ориентация на рефлексию, восстанавливающую субъективность, ее неразложимые целостные внутренние переживания" (4, с. 55). Иными словами, в качестве методологической основы психотерапии может выступать лишь такая концепция, которая признает субъективизм отправной точкой своих размышлений.

Основной целью психотерапевтической деятельности является целенаправленное изменение системы значений и личностных смыслов, представленных в индивидуальном опыте клиента. Такое "переозначение" и "переосмысление" невозможно осуществлять без знания основных законов семиотики -- науки о знаках и знаковых системах. Семиотика вполне может притязать на методологический статус в психотерапии, поскольку ее законы и принципы универсальны по отношению к любым видам знакового содержания, в том числе и того, которое формируется на основе опыта значимого общения и межличностного взаимодействия.

Понимание психотерапии как совокупности "теоретических основ и психопрактических механизмов обеспечения смысловых трансформаций личностного Я" (А.Ф.Бондаренко, 1991), "воздействия, ориентированного на решение глубинных личностных проблем человека, лежащих в основе большинства личностных трудностей и конфликтов" (Е.Ю.Алешина, 1994), "переосмысление культурной и/или первичной травмы" (Е.Л.Михайлова, 1994), "совершенствование внешнего и внутреннего опыта личностного роста" (Л.А.Петровская, 1993), включение в предмет психотерапевтической деятельности "не только личности клиента или травматизирующей микроситуации, но социальной ситуации в целом" (АГ.Ковалев, 1995) требует целостного осмысления разноплановых действий и процессов, составляющих единство и многообразие психотерапевтического опыта. Совокупность этого опыта, имеющего информационную природу, удобно рассматривать в качестве ментального или семиотического пространства.

Понятие ментального пространства, введенное английским лингвистом Дж.Фоконье для характеристики информационных массивов в какой-либо области знаний, является наглядной формой представления предметного поля психотерапии. Ментальные пространства представляют собой области, используемые для объединения информации определенного типа. Это может быть, например, картина мира в сознании терапевта или клиента, совокупность надежд и ожиданий последнего, ситуация их взаимодействия, локализованная внутри конкретного направления или подхода (психоанализ, гештальт, НЛП). Очень важно, что "внутри таких пространств различные объекты и отношения между объектами могут рассматриваться как существующие безотносительно к статусу этих объектов и отношений в реальном мире"(5, с.386). То есть ментальное пространство психотерапии является виртуальной реальностью.

Это ментальное пространство представлено значениями и смыслами, оно имеет семиотическую природу, поэтому его можно рассматривать как текст, а точнее -- как совокупность текстов (дискурсов), создаваемых участниками консультативного процесса. Характерная особенность терапевтического пространства -- его ограниченность от других сфер личностной активности. Кроме внешней границы, есть еще целый ряд внутренних, отделяющих друг от друга различные фрагменты опыта и системы представлений. Внутренние границы отличаются разной степенью проницаемости -- выражаясь метафорически, это может быть глухая стена, изгородь из колючей проволоки, решетка, ров и т.д.

На каждом успешном психотерапевтическом сеансе создается единое уникальное семиотическое пространство, аккумулирующее информацию из дискурсов терапевта и клиента. Это феноменальное поле структурировано самими терапевтическими отношениями, выступающими в качестве основного конвектора -- очевидного или интуитивного определителя всего, что происходит внутри. В этом пространстве оба участника психотерапевтического диалога являются ключевыми фигурами, хотя их функции асимметричны. Терапевт строит единое ментальное пространство, расширяет или сужает его, изменяя структуру и функции отдельных участков. Он контролирует внешнюю и внутреннюю границу пространства через ряд семиотических механизмов и процессов.

Рассмотрим два предельных, взаимно противоположных типа поведения терапевта в едином ментальном пространстве психотерапевтического дискурса. Первый назван Ф.Е. Василюком семиотикой понимания. Основная цель здесь -- "расчистка" пространства, создание особой пустоты, которую должен заполнить сам клиент:

Принципиальный отказ терапевта от активизма, от идеологии воздействия, в сочетании с его полной обращенностью к пациенту, настроенностью на него, создает напряженное диалогическое поле, в котором постоянно удерживается нудящая, взывающая "пустота". В обыденном общении эта пустота тут же заполняется советом, рекомендацией, предложением помощи. В понимающей психотерапии терапевт, напротив, тратит усилия, чтобы расчищать диалогическое пространство, создавая для пациента плохое, отграниченное священное пространство, находящееся под покровительством божества. Терапевтические отношения создают такой теменос как условие безопасности для клиента, который может "попробовать" новые мысли, чувства, формы поведения прямо на сеансе, чувствуя защищенность, помощь и поддержку аналитика.

Такая форма проведения психотерапии характерна для экзистенциально ориентированных направлений. Сформулированные Л. Бинсвангером принципы дазейн-анализа требуют рассмотрения психологических проблем личности в целостном контексте уникальных проявлений ее безграничного и неповторимого индивидуального бытия (экзистенции). Главным источником информации для терапевта служит экзистенциальное состояние человека, его сущность, проявляемая в субъективном переживании здесь и теперь. При этом сущность связывается не столько с действиями и поступками человека, сколько с целостным осознанием своего бытия как такового. Сознание личности -- это центр постоянно изменяющейся сферы опыта, мира индивидуального восприятия, которое есть мера всех вещей.

Человек всегда нацелен вперед, он стремится к росту и развитию, и задача терапевта -- поддерживать это стремление к самоактуализации, ко все большей независимости и свободе. Терапевт не исследует ценности и смыслы клиента, не пытается их обсуждать или пересматривать, он стремится лишь к углубленному пониманию и сопереживанию. Желание выговориться ценно само по себе, а не только потому, что слова несут информацию о проблеме. Цель терапии заключается не в том, чтобы дать интерпретацию или совет. Терапевт способствует самостоятельности в принятии решений, пробуждает чувство ответственности, при этом он не столько компетентен или умел, сколько личностно причастен к процессу трансформации и роста.

Другую терапевтическую стратегию можно назвать ориентацией на воздействие и изменение (ср. внимающее и влияющее консультирование у В.В.Столина). Терапевт работает с мыслями и чувствами клиента, преобразуя личностно-смысловые связи в его информационном пространстве. Свободное перемещение внутри отграниченной сферы интрапсихических процессов клиента обусловлено как степенью профессионального мастерства, так и уровнем семиотичности терапевтического влияния. Механизмы последнего определяются самой природой границы внутреннего опыта. "Семиотическая граница, -- пишет Ю.М.Лотман, -- это сумма билингвиальных (двуязычных -- Н.К.) переводческих "фильтров", переход сквозь которые переводит текст на другой язык или языки, находящиеся вне данной семиосферы. "Замкнутость" семиосферы проявляется в том, что она не может соприкасаться с иносемиотическими текстами или с нетекстами. Для того, чтобы они для нее получили реальность, ей необходимо перевести их на один из языков ее внутреннего пространства или семиотизировать факты".

Терапевт-переводчик в своей работе использует разные "языки", представленные различными направлениями и подходами. При этом он стремится помочь клиенту понять и использовать информацию, заключенную в опыте, поступающую из бессознательного, от целостного организма и т.п. Оперируя значениями (в том числе ассоциативными, коннотативными), предлагая интерпретации, консультант изменяет структуру индивидуального ментального пространства, вписанного в общее (совместное) пространство психотерапевтического дискурса. Кроме того, он может действовать также и как пансемиотический субъект, преобразуя режим, направление и структуру информационных процессов в тексте, описывающем жизнь клиента.

Излагая общие принципы такой работы с текстом, придется использовать представления, сформулированные в рамках структурно-семиотического подхода, прежде всего об исходном генотексте индивидуального бытия личности и множестве фенотекстов, образующихся в результате отельных актов его понимания и осмысления. Эти введенные Ю.Кристевой понятия удачно фиксируют специфику психотерапевтического дискурса, его нормы, запредельные по отношению к расхожему общему мнения. Диалог консультанта и клиента часто парадоксален, ибо восходит к нестандартным представлениям о целях, форме и семиотической специализации общения. Например, преставления о степени влияния описания динамики жизненного процесса на его самоё, оформленные в известный структуралистский тезис "жизнь-как-текст", реализуются в прямой возможности такого влияния через осуществляемую терапевтом интерпретацию -- "текст-как-жизнь".

У психотерапевтов различной ориентации -- свои формы и правила работы. Психоаналитик восстанавливает связность текста жизни, воссоздавая его самые первые главы и интерпретируя неясные, темные места. Юнгианец формирует специфический контекст -- культурно-исторический, мифологический, религиозный, его деятельность есть разновидность герменевтики, толкования скрытого, тайного смысла. Гештальт-терапевт учит грамматике и синтаксису, представитель когнитивной терапии следит за логикой изложения, НЛП-практик правит стиль. И все они имеют дело прежде всего со скрытым, латентным уровнем дискурса клиента -- наряду с текстом воспринимают и подтекст.

Этот скрытый уровень дискурса, составляющий структуру индивидуального ментального пространства, образован коннотативной семантикой высказываний Клиента. Коннотации или дополнительные, ассоциативные значения, эмоциональные или ценностные смыслы отдельных слов и выражений, пронизывают всю систему языка. Они могут быть индивидуальными или групповыми, но в любом случае являются носителями субъективного начала. Психотерапевт фиксирует значения высказываний клиента, но смысл их он понимает только через анализ ассоциаций. К примеру, выражение "Я не привыкла навязываться людям со своими чувствами" имеет вполне конкретное значение. В то же время слово "навязываться" обладает коннотациями в смысловом слое "набивать себе цену", "претендовать на нечто незаслуженное", "неоправданно занимать чужое внимание". Вторичные означаемые этого слова -- "плохо", "дурно", "недопустимо", "неприемлемо", "стыдно". Все эти оценки как бы паразитируют на первичном плане выражения, они убраны в подтекст.

Коннотативные значения могут иметь также характер реляций, отсылающих к другим частям дискурса. Так, в разбираемом примере релятивная коннотация отсылает к высказываниям типа "Я стараюсь быть хорошей", "Нельзя делать недопустимых вещей, и я их не делаю", "Я уважаю людей". Коннотативные смыслы не только скрыты (действуют исподтишка), они, как указывал Р.Барт, обладают агрессивностью--тенденцией вытеснять прямые (денотативные) значения. Вообще прямые и косвенные значения постоянно подменяют друг друга, в большинстве высказываний скрыто множество смыслов, которые как бы осциллируют вокруг любых мало-мальски сложных выражений, образуя то, что Ю.М.Лотман удачно назвал "смысловым мерцанием". Подчеркивая одни и игнорируя другие, вводя совсем новые коннотации, терапевт может изменять систему личностных смыслов клиента, образующих структуру его индивидуального ментального пространства.

Кроме того, семиотическое пространство индивидуального дискурса всегда разноречиво. Это связано с тем, что слова и словосочетания любого языка многократно употреблялись разными людьми в различных контекстах. Еще М.М.Бахтин говорил об идеологически наполненном языке, образующем вязкую смысловую среду, через которую человек с усилиями "продирается" к своему индивидуальному смыслу. По мнению Р.Барта, люди используют язык прежде всего в форме социолекта -- наречия конкретной социальной или профессиональной группы, в котором устойчиво закреплен ряд социокультурных представлений, норм и оценок.

Каждый из нас отнюдь не первым и далеко не последним пользуется словами, оборотами, синтаксическими конструкциями, даже целыми фразами и жанрами дискурса, хранящимися в системе языка, которая напоминает не столько сокровищницу, предназначенную для нашего индивидуального употребления, сколько пункт проката: задолго до нас все эти единицы и дискурсивные комплексы прошли через множество употреблений, множество рук, оставивших на них неизгладимые следы, вмятины, трещины, пятна, запахи. Эти следы суть не что иное как отпечатки тех смысловых контекстов, в которых побывало "общенародное слово", прежде чем попало в наше распоряжение (1, с. 13-14).

Социолектные параметры оказывают регулирующее влияние на индивидуальный дискурс, хотя далеко не всегда осознаются. Психотерапевт хорошо понимает, что позаимствовав в упомянутом выше "пункте проката" упорядоченную систему речевых практик, человек склонен перенимать и сопутствующее ей ценностно-смысловое отношение к миру. В этом случае сама проблема может быть просто своеобразным артефактом дискурса, и осознание (а при необходимости -- переименование) составляет основную суть терапевтического воздействия, ведущего к изменению смысла.

Применяя бартовскую технику "развинчивания", текстового анализа отдельных эпизодов жизни клиента ("жизнь-как-текст"), можно вычленить семиотические механизмы отдельных психотерапевтических техник. При этом следует учитывать, что мифологика такого текста, как правило, синкретична и иррациональна, ибо невротик склонен преимущественно к конкретно-образной форме фиксации результатов эмоционального опыта. А его личные коннотации могут отражать как групповые идеологические клише, так и индивидуальные деформации реальности. Усилия психотерапевта по расшифровке и использованию информации из неосознаваемой знаковой системы фактически представляют собой семиотический анализ социального бессознательного.

Семиотический анализ любой психотерапевтической техники следует начинать с ее целевой функции, которая, в свою очередь, подчиняется общей задаче -- помощи клиенту в разрешении личных и межличностных проблем. Целевая функция техники определяется как спецификой назначения последней, так и тем местом, которое она занимает в терапевтическом процессе. То есть, семиотика отдельной техники связана с пространством психотерапевтического направления или школы отношением семиотического включения. В то же время ряд техник являются общими для многих подходов, так что указанное соотношение предполагает широкие возможности изменений знакового контекста, а также согласование референциальных и коннотативных значений высказываний клиента в рамках семиотического пространства направления, используемого терапевтом на сеансе.

Текст, создаваемый высказываниями клиента, по-разному относится к представляемой им жизненной реальности. Клиент может сознательно или неосознанно приукрашивать или придавать гротескные черты событиям своей жизни (презентативный иллюзионизм), быть точным (авторепрезентация) или рассказывать вещи целиком выдуманные {антирепрезентация) -- в любом случае взаимная рефлексия в общении обеспечивается действием механизмов переозначения и экстраполяции, выполняющих реконструкцию подлинных значений и смыслов. Эти механизмы описывают психотерапевтическую технику на семантическом уровне, тогда как прагматический и синтаксический уровни представлены иначе.

Синтаксический уровень психотерапевтического семиозиса задается отношениями между его знаками и представлен собственно общением, коммуникацией терапевта и клиента, его динамикой в единстве с семиотической специализацией дискурса. В качестве механизмов на этом уровне работают реляция, референция и импликация, обеспеченные правилами семиотической системы избранного терапевтом направления или подхода.

Наконец, прагматический уровень, задающий отношения знаков к их пользователям или интерпретаторам, представлен семиотикой соответствующих терапевтическому направлению или подходу психологических механизмов (в гештальт-терапии это семиотика слияния, ретрофлексии, сознавания, ухода, в НЛП -- семиотика опущения, искажения, генерализации, утраченного перформатива). Единая для всей психотерапевтической семиосферы предметная область функционирования целостного человека неодинаково членится и описывается на разных языках, с использованием различных метафор. "Перевод" с языка психоанализа на язык гештальт-терапии небезынтересен сам по себе, однако здесь важно подчеркнуть другое.

Основной семиотический механизм психотерапевтического дискурса основан на системе ритмических ограничений, вызванных бессознательными импульсами клиента и терапевта. Его можно описать как особый циклический, круговой ритм, близкий к понятию хоры у Платона. Последний именовал так вечное круговращение бытия, движение его в самом себе, не зависящее от внешних причин и условий. Французский семиолог Ю.Кристева указывает на существование в некоторых текстах особого "семиотического ритма", управляющего заменой фиксированных значений (т.наз. стазы) особыми динамическими пульсациями актов означивания, изменяющих личностные смыслы. В отличие от лотмановского "смыслового мерцания" хора у Кристевой детерминирована не семиотической системой языка, а бессознательным индивидуальным опытом субъекта. Терапевтический цикл повторяется до тех пор, пока проблема не будет разрешена. Вот пример проявления семиотической хоры в процессе семейного консультирования:

Клиентка -- Лариса X., 45-летняя женщина, переживающая кризис в отношениях с мужем. Жалуется на непонимание, утрату любви, бессмысленность семейной жизни.

К: Мы прожили вместе больше двадцати лет, вырастили двух детей. А теперь он решил заняться бизнесом. Как же, стал такой деловой. Доллары зарабатывает, крутится. А чем все это для семьи может обернуться, даже не задумывается. Главное, чтобы он себя "крутым" чувствовал.

Т: Вас это тревожит?

К: Еще бы! Я не знаю, где он бывает, чем занят, откуда эти доллары берутся. А завтра придут и скажут -- отдавай дом и все, что за жизнь нажито. Знаю я этот бизнес.

Т: Вы опасаетесь последствий деятельности мужа?

К: Ни к чему вся эта деятельность. В семье должна быть стабильность, жена должна знать, чем ее муж занимается. Откуда все эти деньги? Я не знаю. Что завтра будет? Понятия не имею. Живу как на вулкане.

Т: Муж Вам ничего о своих делах не рассказывает?

К: Для него главное -- показать, какой он успешный. Сильно хвастаться любит. Приведет в дом чужого человека и начинает похваляться, как дела делает. А сам его даже толком не знает. Кому нужны все эти приятели?

Т: Вам не нравятся новые знакомые мужа?

К: Да я просто их не знаю. И знать не хочу! Чужие люди, неизвестно, с чем они завтра придут. Я их буду кормить-поить, а через полгода кто-нибудь Павла (муж) пристукнет -- и все.

Т: Вы думаете, существует реальная опасность?

К: Откуда я знаю? Он же мне ничего не рассказывает. Всю жизнь мы друг с другом советовались, а теперь он все сам решает. Распоряжается всем, как хочет, ничего не спрашивает. Я в доме -- пустое место.

Т: В чем это выражается?

К: Я никогда не знаю, куда он уехал, зачем, когда вернется. А если спрашиваю, чем он занят, отшучивается, или просто говорит, что это его дела. Я устала от этой неизвестности, мне все опротивело. Недавно сказала Павлу -- раз ты такой деловой, купи себе квартиру и живи там, занимайся своим бизнесом. А я, по крайней мере, буду знать, что ко мне в дом никто не заявится долги твои требовать. Мне все это не нужно. И он мне со своим бизнесом не нужен.

Т: И Вам не жаль двадцати лет совместной жизни?

К: Ах, я не знаю! Конечно, жаль, но я больше так жить не могу и не хочу терпеть все это. В конце жизни хотелось покоя и стабильности, а тут эти его дела -- зачем? Кому это нужно? Дети выросли... Муж стал чужим человеком. Просто не знаю, что мне дальше делать.

В приведенном отрывке все вертится вокруг центральной проблемы незнания. Клиентка снова и снова возвращается к тому, что она привыкла знать все о муже и его Делах (и, по-видимому, управлять и контролировать). Позитивные аспекты поведения супруга в контексте этого незнания мгновенно переосмысливаются как негативные и даже невыносимые. Очевидна дальнейшая стратегия консультирования -- помочь Ларисе наладить взаимопонимание с мужем так, чтобы незнание перестало быть главным смысловым концептом, структурирующим фон семейных отношений. Бессознательное возвращение к теме "я не знаю" показывает, в чем сущность проблемы, но способы ее решения могут быть различными. Терапевт, работающий в когнитивной парадигме, может показать клиентке, что знание (особенно полное, исчерпывающее) отнюдь не всегда позитивно, НЛП-практик выберет рефрейминг (знать -- утомительно и плохо, не знать -- приятно, как в сказке), психоаналитик займется анализом ранних детских отношений Ларисы с ее отцом (или старшим братом). В любом случае коннотации слова "знать" будут трансформироваться, пока не изменится латентный личностный смысл (стаза) выражения "я не знаю". Сущность же самой проблемы и есть гипостазированное "я не знаю", выступающее в роли системного ограничителя жизненного процесса клиентки.

В психотерапии семиотический анализ жизни-текста проходит под двойным знаком целостности и избытка. Отдельные высказывания клиента, описания эпизодов и ситуаций жизненного пути соотносятся друг с другом, организуются в единую фигуру и формируют целостный смысл, смысл жизни. Решение смысложизненных проблем традиционно связывается с экзистенциально-гуманистическим направлением (Виктор Франкл, Пауль Тиллих, Людвиг Бинсвангер), однако возможна и семиотическая трактовка, намеченная в общих чертах Мишелем Фуко:

По отношению к этому подразумеваемому, высшему и суверенному смыслу высказывания с их быстрым распространением появляются в чрезмерном изобилии, поскольку с ним единственным все они соотносятся и только он конституирует их истинность -- избыток означающих элементов по отношению к единственному означаемому. Но поскольку этот первый и последний смысл безразличен к проявленным формулировкам, поскольку он скрывается под тем, что возникает и что он тайно раздваивает, каждый дискурс таит в себе способность сказать нечто иное, нежели то, что он говорил, и укрыть, таким образом, множественность смыслов -- избыток означаемого по отношению к единственному означающему. Изучаемый подобным образом дискурс является одновременно полнотой и бесконечным богатством (10, с. 119).

Психотерапевтическая деятельность может быть описана как процесс бесконечного приближения к пониманию сущности такого единственного означаемого -- смысла жизни. Это роднит ее с аналогичными видами духовной практики (философия, медитация, творчество). Дискурс внутреннего опыта утверждает исконно человеческую возможность быть всем (Ж.Батай), а семиозис является главным механизмом этой возможности. И если существует один-единственный способ сказать Истину, то есть бесчисленное множество возможностей умолчать о ней.

Литература

1. Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. -- М., 1994.

2. Бондаренко А.Ф. Психологическая помощь: теория и практика. -- К., 1997

3. Василюк Ф.Е. Семиотика психотерапевтической ситуации и психотехника понимания. -- МПТЖ, 1996, № 4.

4. Встреча с Декартом / ред. В.А.Кругликов, Ю.П.Сенокосов. -- М., 2004.

5. Динсмор Д. Ментальные пространства с функциональной точки зрения // "Язык и интеллект", М., 1995.

6. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. -- М., 2005.

7. Лотман Ю.М. Избранные статьи. Т. 1 -- Статьи по семиотике и типологии культуры. -- Таллинн, 1992.

8. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. -- М., 1992.

9. Калина Н.ф. Семиотическое пространство психотерапии.-- Журнал практикующего психолога, 1996, № 2.

10. Фуко М. Археология знания. -- К., 2003. -- 208 с. 11. Фуко М. Воля к истине. -- М., 1996.