Русская средневековая эстетика

БОЛЬШАЯ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - Русская средневековая эстетика

Русская средневековая эстетика

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ

РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ

ГОМЕЛЬСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ТЕХНИЧЕСКИЙ

УНИВЕРСИТЕТ

имени П.О.Cухого.

Кафедра”Философии и социологии”

РЕФЕРАТ

Русская средневековая эстетика

Выполнил студент гр.ПЭ-23:

Миньков А.А.

Принял преподаватель:

Воробьева Л.С.

Гомель 2002

СОДЕРЖАНИЕ

1. Древняя Русь ………………………………………………………………………… 3

2. Русская эстетическая мысль XVII века ……………………………………………. 9

3. Литература …………………………………………………………………………... 18

ДРЕВНЯЯ РУСЬ

Историческая дистанция, даль времен делают особенно впечатляющим

величественный силуэт древнерусской художественно-эстетической культуры.

Древняя Русь в процессе исторического исследования ее духовной жизни все

более поражает воображение нашего современника высоким уровнем

эстетического сознания, богатством и разнообразием художественных форм,

глубиной постижения нравственно-эстетического идеала.

Непревзойденные шедевры созданы древнерусскими художниками и мастерами

во всех сферах эстетической деятельности. Творения древнерусских зодчих

(прославленный Софийский собор в Киеве, София Новгородская, Успенский и

Дмитриевский соборы во Владимире, ставшая символом красоты церковь Покрова

на Нерли, Успенский собор в Рязани, ансамбли многочисленных кремлевских

сооружений русских средневековых городов и т. д.); искусство знаменитых

древнерусских иконописцев: Феофана Грека, Андрея Рублева, Дионисия и др.;

памятники древнерусской письменности, включая бессмертное «Слово о полку

Игореве» и бесчисленное множество других памятников древнерусской

литературы, запечатлели и передали потомкам разностороннюю эстетическую

одаренность русского народа, его высокий эстетический вкус.

Популяризации и «открытию» памятников древнерусской культуры чрезвычайно

способствовала огромная реставрационная, историко-археологическая и

археологическая работа ученых, развернутая на рубеже XIX и XX веков по

отысканию, реставрации, атрибуции памятников древнерусской культуры. Успехи

были сенсационными. Так, в 1904 году была найдена и раскрыта от поздних

наслоений прославленная рублевская «Троица»; на алтарных столбах Успенского

собора в Звенигороде под Москвой расчищены иконы знаменитого

Звенигородского чина и другие. После Октябрьской социалистической

революции эти работы приняли систематический характер, сделав доступными

всему миру, широким народным массам сокровища древнерусского искусства.

Многогранная художественная деятельность Древней Руси, высокоразвитое

искусство, явившись одним из источников развития эстетической мысли,

нуждались, в свою очередь, в теоретико-эстетическом обосновании, выработке

необходимых принципов творчества и критериев оценок. На этой основе

древнерусская эстетическая мысль возникла очень рано. Корни ее уходят в

славянскую мифологию и богатый фольклор славянских племен Поднепровья,

прошедших длительный путь развития до периода образования Киевского

государства.

Киевская Русь, принявшая в Х веке христианство из Византии, обладала к

тому времени многовековой языческой культурой, в том числе и довольно

сложными эстетическими воззрениями, яркими представлениями о красоте

божеств, природы, человека, исходных общественных жизненных начал. Эти

эстетические представления и идеи нашли богатое отражение в материалах

этнографии, песнях, сказках, играх, поверьях, легендах, многообразных

формах фольклора, вышивках, деревянном и каменном орнаменте и т. д.

У восточных славян, как и у многих других древних народов, были развиты

идеи гармонии, красоты формы, органического чувства природы, эстетическое

прославление солнца, воды, земли. Материалы современной археологии,

многочисленных раскопок дают основания видеть непосредственную связь

искусства, художественных идей с жизнью, бытом, трудом, обрядностью,

религиозными воззрениями, магией и т. д.

Эти эстетические идеи были функциональными, имели символическое

значение, должны были оберегать людей от бедствий, приносить счастье,

служить добру, побеждать зло. Знаток культуры Древней Руси Сергей Есенин,

отдавший много сил и времени изучению славянского орнамента, дошедшего до

наших дней, писал в статье «Ключи Марии» о том, что древнерусский человек

вкладывал в орнамент «всю жизнь, все сердце и весь разум», что «почти

каждая вещь» Древней Руси несет на себе отпечаток могучей эстетической

силы. «Все наши коньки на крышах, петухи на ставнях, голуби на князьке

крыльца, цветы на постельном и тельном белье вместе с полотенцами носят не

простой характер узорочья, это великая значная эпопея исходу мира и

назначения человека. Конь как в греческой, египетской, римской, так и в

русской мифологии есть знак устремления, но только один русский мужик

догадался посадить его к себе на крышу, уподобив свою хату под ним

колеснице. Глубокий философско-эстетический смысл древнего искусства

дохристианского периода явился исходной точкой развития художественной и

эстетической мысли возникшего в IX веке из объединения восточных славян

нового государства — Киевской Руси, ставшего одним из могучих и передовых

государств Европы с высокоразвитой художественной культурой.

Принятие в конце Х века христианства наложило четкий отпечаток на

характер древнерусской художественной культуры и эстетической мысли.

Любопытно, что в летописях этого периода, в несторовской «Повести временных

лет» наряду с политическими аргументами в пользу православия подчеркивается

и эстетический аспект принятия христианства.

Эстетические мотивы при выборе веры указываются в летописи как одна из

причин поступка князя Владимира и его послов. Собрав своих русских послов

на совет, Владимир поставил перед ними задачу выбора наилучшей веры для

Руси. Вот как летописец описывает отчет послов после посещения ими многих

стран: «Ходили к болгарам, смотрели, как они молются в храме, именуемом

мечетью, стоят там распоясанные; ...и нет в них веселья, только печаль и

смрад великий. Не добр закон их. И пришли мы к немцам и видели в храмах их

различную службу, но красоты не видели никакой. И пришли мы на Греческую

землю, и ввели нас туда, где служат они богу своему, и не знали — на небе

или на земле мы: ибо нет на земле такого зрелища и красоты такой, и не

знаем, как рассказать об этом. Знаем мы только, что пребывает там бог с

людьми, и служба их лучше, чем в других странах. Не можем мы забыть красоты

той» .

С принятием христианства развитие эстетической мысли и искусства получает

официальный характер под эгидой церкви и государства. Вместе с появлением и

распространением доктрин православия возникают и развиваются новые для Руси

того времени каноны и эстетические идеи, связанные с византийской

культурой. Для византийской эстетики, как и для средневековья в целом,

главным было духовное, внетелесное начало, противопоставление духовности,

сурового аскетизма чувственно-материальной природе эстетического

мировосприятия язычества. Духовно-аскетический религиозный идеал

становится одновременно и эстетическим идеалом. В противоположность

античности конкретно-пластические формы заменены абстрактно-символическими

формами, имеющими глубинный философский смысл.

Знакомство с византийской культурой ускорило художественно-эстетическое

развитие Древней Руси, раздвинув горизонт древнерусской культуры,

познакомив ее с переводными античными источниками в основном в их

византийском и сербско-болгарском отражении. Не затронув и не изменив, по

существу, основ и истоков древнерусской народной культуры, византийская

эстетическая культура «скрестилась» с древнерусской, дохристианской.

«Однако процесс обрусения византийского стиля», — справедливо замечает

Н. А. Дмитриева, — выявился рано и весьма энергично — это заставляет

предполагать, что у восточных славян уже раньше была своя достаточно

развитая культура в области художественного ремесла и строительства.

Последние исследования и раскопки это подтверждают. Русь знала литье и

чекан, владела тонким мастерством эмалей. Она производила искусные

ювелирные вещи — бронзовые амулеты и украшения: звездчатые подвески,

пряжки, колты и гривны (древние серьги и ожерелья), осыпанные «зернью»,

увитые сканью. В узоры этих изделий вплетались птичьи, звериные и

человеческие фигуры — славянский вариант «звериного стиля», следы языческой

мифологии славян, почитавших бога—громовержца Перуна, скотьего бога Велеса,

Берегиню — мать всего живого и многих других природных божеств» .

В христианский период русской эстетической культуры возникли новые

художественно-эстетические формы: богато украшенные мозаикой храмы,

иконопись, фресковая живопись, древнерусская литература, летописные своды и

т. д. Глубинная оригинальность древнерусской художественной культуры

дохристианского периода, исконно славянские идеи и мотивы проявлялись во

всем: в многоглавости каменных церквей по принципу деревянных построек «без

единого гвоздя», и в эмоциональном настрое икон, легкой, свободной манере

письма, и в сходстве трактовок новых христианских образов богов с

древнеславянскими (Оранта — Берегиня), пламенных патриотических словах

древнерусских повестей и т. д.

Эстетические идеи Киевской Руси не нашли систематического изложения в

специальных трактатах (это общая особенность средневековья). Однако

эстетическая мысль дошла до нас в других формах, получив отражение в

летописях, «словах», «поучениях», проповедях, хронографах, сборниках,

философских, общественно-политических, религиозных источниках, собственно

художественных памятниках, былинно-героическом эпосе, пословицах и

поговорках, заговорах, плачах и других формах устно-поэтического

творчества.

До нас дошли письменные источники нескольких типов: переводные,

оригинальные и смешанного типа (переводные с добавлениями и главами русских

авторов). Памятники переводной литературы, такие, как сборник «Пчела», в

котором был раздел «Слово о красоте», «Диалектика» Иоанна Дамаскина,

содержащая раздел «О девяти музах и семи художествах», «Изборник»

Святослава 1073 г., «Поучительные изреченья и слова Менандра Мудрого» и др.

вводили русского читателя в эстетическую проблематику других народов,

знакомили с новыми идеями, понятиями, терминами, категориями, стимулируя

развитие оригинальной эстетической мысли. В переводных памятниках отражены

эстетические идеи христианских отцов церкви, а также античных писателей,

философов. Для поставленной нами задачи особенно важно рассмотрение с

эстетической точки зрения самобытных русских национальных источников. От

XI—XIII веков их осталось не очень много, но некоторые из них представляют

интерес именно с этой точки зрения. Это «Повесть временных лет», «Поучение

детям» Владимира Мономаха, главы русских авторов из «Изборника» Святослава

1076 года, «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона, «Житие

Феодосия Печерского», «Житие Александра Невского», сочинения Кирилла

Туровского, в особенности «Слово в новую неделю по пасце», «Моление»

Даниила Заточника, «Слово о полку Иго-реве», «Слово о погибели Русской

земли», «Киево-Печерский Патерик», «Житие Бориса и Глеба» и др.

Все эти произведения, разные по жанру и конкретному содержанию, явились

откликом на события русской истории. В них отразилось развивающееся

национальное самосознание, в том числе формирующаяся эстетическая мысль.

«Надо было найти место русскому народу в той грандиозной картине всемирной

истории, которую дали переводные хроники... И вот рождается новый жанр,

которого не знала византийская литература, — летописание.

«Повесть временных лет», одно из самых значительных произведений русской

литературы, определяет место славян, и в частности русского народа, среди

народов мира, рисует происхождение славянской письменности, образование

русского государства и т.д. И на фоне описания этих событий и в связи с

ними автор высказывает очень точные, определенные эстетические суждения и

оценки происходящему, прославляя красоту и осиянность места, на котором

возник «город великий» Киев и красоту «многие церкви», и «всякое узорочье».

Но не только «внешняя» красота прославляется в летописи. Вся она

пронизана, как сказали бы на современном языке, единством этического и

эстетического начал, высокой оценкой красоты нравственного идеала,

мудрости, просвещения, без которых нет прекрасной, праведной жизни. Много

красивых слов сказано будет впоследствии русскими писателями о значении

книги. Но все они имеют первоисточником «Повесть временных лет», автор

которой нашел слова, являющиеся и сейчас непревзойденными по красоте и силе

выражения: «Велика ведь бывает польза от учения книжного, книги наставляют

и научают нас пути покаяния, ибо мудрость обретаем и воздержание в словах

книжных. Это — реки, напояющие вселенную, это источники мудрости, в книгах

ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся». В «Слове о законе и

благодати» (1051) Иллариона дается своеобразное теоретическое обоснование

государственной самостоятельности, укрепления международного значения

Киевской Руси как «благодати»; православие, новое христианство, воспеваются

как прекрасное. Понятие «благодати» трактуется и как эстетическое понятие.

Символика «Слова» перекликалась и соответствовала эстетическим особенностям

и символике Софийского храма, в котором оно было произнесено. Илларион

воспевает Киевскую Софию как источник красоты и благодати, как «церкви

дивна и славна всем округлым странам и славный град твой Киев величеством

яко венцом обложил».

В «Поучении детям» Владимира Мономаха, произведении, полном оптимизма,

светлой уверенности в будущем, князь Владимир, чья собственная жизнь была

примером боевого и трудового подвига, восхищается красотой, неповторимостью

мира, каждого человека, тем, как «звери различные и птицы и рыбы украшены

твоим промыслом, господи! И этому чуду подивимся... как разнообразны

человеческие лица, — если и всех людей собрать, не у всех один облик, но

каждый имеет свой облик лица...» .

Главный девиз, суть поучения детям великого князя — «не ленитесь!» —

всегда современны, пока существует человеческое общество: «В дому своем не

ленитесь... На войну выйдя, не ленитесь. Что имеет хорошего, то не

забывайте, а чего не умеете, тому учитесь». Призыв к постоянному, полезному

труду для собственного блага и блага государства как смысл жизни, как

нравственно-эстетический идеал пронизывает все «Поучение».

Религиозно-аскетический монашеский идеал человеческой жизни князь-

деятель недвусмысленно противопоставляет идеалу разумной, деятельной жизни,

которая только и может быть доброй и прекрасной.

Характерно, что даже в житиях святых этого периода, созданных по всем

канонам агиографического искусства, таких, как «Житие преподобного отца

нашего Феодосия, игумена Печерского», написанного Heстором, наряду с

каноническими традиционными характеристиками и воспеванием нравственных

добродетелей, думах о спасении души, как главная нравственно-эстетическая

добродетель, отмечается активная деятельность Феодосия, главы монастыря,

большого хозяйственного и культурного центра. Феодосии активно вмешивается

в политическую жизнь, смело противостоит междоусобицам князей, стремится их

примирить, дабы не ослабляли Русь своими распрями.

В «Житии...» подчеркивается потрясающее трудолюбие, крепость тела и духа

как основная черта личности Феодосия. Умный и прозорливый, он перед

смертью, чтобы избежать борьбы за власть, собрал братию и попросил выбрать

нового игумена. Непрестанный труд, простота и бескорыстие и сделали его

героем «Жития», «идеальным» характером, примером для подражания. Гимн

активному трудолюбию на благо родины, этическое и эстетическое осуждение

праздности вполне соответствовало интересам крепнущего Киевского

государства. Нравственно-эстетический идеал и гражданский совпадали, давая

прекрасные результаты во всех сферах жизни и творчества.

Чрезвычайно ярким, оригинальным по богатству эстетических идей является

«Слово Даниила Заточника, написанное им своему князю Ярославу

Владимировичу» (XIII век) в форме фольклорной притчи. В «Слове» воспеваются

разум, мудрость, красота. Богатство, внешний блеск, по сути дела, выступают

антиподами мудрого и прекрасного. Даниил Заточник четко различает внешне

красивое и духовно прекрасное.

Взяв за исходную позицию положение о том, что «сердце умного укрепляется

красотой и мудростью», автор говорит далее, что такое соответствие бывает

далеко не всегда. «Ибо нищий мудрый — что золото в навозном сосуде, а

богатый разодетый да глупый — что шелковая наволочка, соломой набитая».

Истинная красота лишь та, которая соответствует добрым и мудрым делам и

поступкам. Внешнюю красоту, не имеющую «очи мудрого», он сатирически

обличает.

Как человек подчиненный, рисуя образ идеального князя, автор «Слова»...»

считает необходимым наделить его непременными, с его точки зрения, чертами;

мудрости, красоты, душевной щедрости, честности.

Ярко выраженные элементы социальной критики богатых, духовенства

сказались и на понимании им социальной обусловленности внешнего почтения,

этикета, красоты. «Богатый заговорит — все замолчат и после вознесут речь

его до облак; а бедный заговорит — все на него закричат. Чьи ризы светлы,

тех и речь честна» .

Очень хорошо понимает и чувствует автор, что «красоты земные», наслаждение

ими уготовано для богатых, а бедным, подчиненным людям глаза на красоту

заслоняет их горе, тяжкая жизнь. «Ибо, господине, кому Боголюбово, а мне

горе лютое; кому Белоозеро, а мне оно смолы чернее; кому Лаче-озеро, а мне,

на нем живя, плач горький; кому Новый город, а мне и углы завалились, так

как не расцвело счастье мое».

В «Слове» выражена мысль о красоте мудрости, красоте познания, истоках

творчества и отраде творчества, которое приносит человеку-творцу

неповторимое удовлетворение. «Я, княже, — пишет автор, — ни за море не

ездил, ни у философов не учился, но был как пчела — припадая к разным

цветам, собирает она нектар в соты; так и я по многим книгам собирал

сладость слов и смысл и собрал, как в мех воды морские». Эстетические

мотивы «Слова» были развиты в более поздних русских произведениях.

Древнерусские письменные источники сохранили живую историю эстетических

идей и взглядов и периода феодальной раздробленности, эстетической картины

жизни и деятельности отдельных княжеств (Владимиро-Суздальской,

Новгородской, Псковской, Московской и других русских земель), богатая и

своеобразная художественно-эстетическая культура которых заслуживает

специального подробного освещения. В тяжкие для Руси времена монголо-

татарокого нашествия не замолкал голос народного творчества, хотя развитие

многих художественно-эстетических начал домонгольской Руси было заглушено,

остановлено, многие достижения древнерусской художественной культуры были

физически уничтожены нашествием. Все помыслы и духовная жизнь русского

народа сфокусировались на основных идеях: освобождения русских земель от

татарского ига, политической необходимости объединения отдельных княжеств

вокруг Москвы.

Лейтмотивом художественных произведений становится плач по родной земле,

горькое воспевание ее красот и былой свободы, которую необходимо обрести

вновь, возродить красоту родной земли, ее культуру. Основным жанром

становится оригинальная историческая повесть, вобравшая в себя совокупность

исторических, политических, нравственных и эстетических идей. Среди

многочисленных повестей той эпохи наиболее существенны в аспекте нашего

рассмотрения «Повести о Калкской битве», «Повесть о разорении Рязани

Батыем», «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище», «Летописная книга о

Куликовой битве», «Слово о житии Дмитрия Донского», многочисленные рассказы

о нашествии Тамерлана, Тохтамыша, Шелкановщине и т. д.

В этих повестях с потрясающей силой запечатлены идеи национального

самосознания, художественно-поэтическая стихия русского фольклора, отражена

нравственно-эстетическая (а не только политическая) идея красоты подвига,

борьбы с врагом, отмщения за поруганную землю. Так, в «Повести о разорении

Рязани Батыем» рассказывается современником событий: «И стал воевать царь

Батый окаянный Рязанскую землю... И осадил град, и бились пять дней

неотступно, Батыево войско переменялось, а горожане бессменно бились...» Но

не равны были силы, и татары захватили Рязань, «...пришли в церковь

соборную пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину... со снохами и

прочими княгинями посекли мечами, а епископа и священников огню предали —

во святой церкви пожгли... и весь град пожгли, и всю красоту прославленную,

и богатство рязанское... — захватили... И не осталось во граде ни одного

живого: все равно умерли и единую смертную чашу испили...»

Противостоит в «Повести» Батыю один из вельмож Рязанских, Евпатий

Коловрат, бывший во время разорения Рязани в Чернигове. Собрав небольшое

войско, Евпатий внезапно напал на станы татарские: «И бил их Евпатий так

нещадно, что и мечи притупились, и брал он мечи татарские и сек ими.

Почудилось татарам, что мертвые восстали». Все силы свои бросил Батый на

Коловрата. «Евпатий же был исполин силою... И стал сечь силу татарскую, и

многих тут знаменитых богатырей Батыевых побил, одних пополам рассекал, и

других до седла разрубал. И возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий

исполин».

Но не вся Русь была захвачена Золотой Ордой, северные города Новгород,

Псков и другие не были захвачены татарами. Там создавалось величавое,

мужественное, предельно лаконичное с точки зрения художественного

убранства, цельное по эстетической концепции, несколько суровое по

нравственно-эстетическому идеалу, добротное искусство. Там в XIV веке

творил великий мастер Феофан Грек. Византийское происхождение не помешало

ему глубоко и органично постичь и развить национальные традиции Древнего

Новгорода. Росписи, фрески Феофана Грека стали шедеврами мирового

искусства. Они потрясают экспрессией, яркой индивидуальностью образов,

динамизмом, глубоким психологизмом, раскрытием внутреннего мира «старцев» и

других традиционных ликов христианской мифологии (например, его фрески

церкви Спаса-Преображения в Новгороде, 1378).

Классической формой русского средневекового искусства стала икона. Именно

в этой форме древнерусское искусство стало всемирно известным.

«Древнерусское искусство совершает победное шествие по всему миру,— пишет

академик Д. С. Лихачев в предисловии к «Изборнику». Музей древнерусской

иконы открыт в Реклингхаузене (ФРГ), а особые отделы русской иконы — в

музеях Стокгольма, Осло, Бергена, Нью-Йорка, Берлина и многих других

городов» .

Древнерусская икона во всём мире признана созданием русского

национального коллективного гения, многих поколений художников-иконописцев.

Объединенные единой композицией в иконостас (явление чисто русское), иконы

обретают новое художественно-эстетическое качество, выражая целостную,

многогранную, многоплановую идейно-эстетическую концепцию, рассказывая и

передавая зрителю картину жизни божественной и земной, раскрывая

«философию» духовного и телесного начал. Художественно-изобразительный

стиль новгородских икон XIV—XV веков становится чрезвычайно поэтичным.

Сохраняя поэтический мир русской сказки (например, «Чудо о Флоре и Лавре»,

«Святой Георгий»—иконы XV века), новгородские иконы обретают чрезвычайную

разработанность цветовой гаммы, сложность и утонченность композиции,

изумительную изысканность и легкость кисти.

После Куликовской битвы, победы над татарами, началась активнейшая

художественная жизнь Москвы, ставшей центром объединения русских земель.

Именно в это время на высокой патриотической волне русской духовной

жизни поднялось и расцвело искусство Андрея Рублева, прославившего Русь

бессмертными произведениями. Как представитель московской школы живописи,

близкий по духовным устремлениям к Сергию Радонежскому, идейному

вдохновителю Куликовской битвы, Андрей Рублев языком иконографии гениально

выразил реально-исторические идеалы русского народа в его борьбе за

объединение русских земель, освобождение от татаро-монгольского ига.

Традиционные религиозные образы в его творчестве (иконы Благовещенского

собора в Кремле, «Спас», «Архангел Михаил», «Апостол Павел» Звенигородского

чина, «Троица», росписи Успенского собора во Владимире и др.) наполнены

новым, нравственно-философским содержанием, глубоко человечны.

Всепокоряющая гармония, победа добра над злом как необходимое разрешение

противоречий, глубокое спокойствие и сила, высокая одухотворенность,

поэтическая просветленность отличают творения великого мастера.

Эстетическая мысль в ее теоретическом аспекте в XV—XVI веках развивается

в основном в связи с поэтическими идеями нерушимого единства и целостности

Русского государства, политической публицистикой, а также идеологической и

политической борьбой русской церкви с различными ересями, имевшими большое

влияние на формирование и эстетического сознания. Представители ересей

всенародно, вслух обсуждали проблему нравственно-эстетического идеала в

связи с образом жизни русского духовенства. Так, на рубеже XV—XVI веков

развернулась острая борьба «нестяжателей» во главе с Нилом Сорским против

монастырского землевладения. Теоретиком противоположной точки зрения

выступил Иосиф Волоцкий, известный борец с «еретиками». Распространились

идеи иконоборства. Утверждая аскетизм, высокую, строгую нравственность, Нил

Сорский отвергал и красоту земную, в том числе и иконопись, развивая идеи

Новгородско-московской ереси конца XV— начала XVI веков. Иосиф Волоцкий

выступил защитником иконописания, отстаивая главным образом религиозно-

содержательную значимость икон. Борьба была столь острой, что стала

предметом обсуждения на Стоглавом Соборе 1551 года.

Собор постановил считать иконописание важнейшим государственным делом;

церковные власти должны всячески способствовать и помогать иконописцам,

почитать их «паче простых человек». За образец иконного творчества было

взято наследие Андрея Рублева.

В постановлении подчеркивалось значение нравственного облика живописца,

которому подобает быть-«... смирену кротку благовейну непразднословцу

несмехотворцу несварливу независтливу непьяницы неграбежнику неубийцу

наипаче же храните чистоту душевную и телесную со всяцем опасением».

Внимание и светских, и церковных властей к проблемам «живописания»

усиливалось, началась разработка точных «подлинников»; регламентировавших и

конкретизировавших атрибуты святых и иконописных образов. Эстетическая

теория в целом оставалась еще в рамках церковной идеологии. Переход к

обоснованию светских форм творчества отчетливо наметился в следующем, XVII

столетии.

РУССКАЯ ЭСТЕТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ XVII ВЕКА

При исследовании теоретических проблем истории эстетической мысли,

выявлении диалектики эстетических идей, генезиса их развития особая роль

выпадает на долю так называемых «переходных периодов», представляющих

начало смены старых, устойчивых художественно-эстетических систем, с

устоявшимися художественными традициями, сложившимся стилем, отработанной

многими поколениями художников техникой исполнения и т. д. Одним из таких

периодов в истории русской эстетической культуры был XVII век, в

особенности вторая его половина, когда медленно, но неуклонно начала

меняться древнерусская художественно-эстетическая система, на протяжении

веков создавшая непревзойденные шедевры во всех сферах художественной

деятельности.

Век крупных экономических и общественно-политических изменений, открытых

народных восстаний, войн, государственно-политических и церковных реформ,

сопровождающихся расколом церкви, развития связей с Западом — вся

интенсивнейшая политическая, экономическая и духовная жизнь того времени

породила острую борьбу идей во всех сферах культуры, в том числе и в

области эстетической мысли. Глубокие противоречия присущи этому сложному

переходному периоду, с которого начинается «новый период русской истории».

В эстетической сфере эти противоречия связаны в первую очередь со

стремлением примирить начавшийся активный процесс «обмирщения» культуры,

появления светской оригинальной литературы, светского обучения, усиление

роли науки с господством церковной идеологии и культуры. XVII век явился

одновременно и завершающим этапом древнерусской культуры и началом культуры

нового времени. Из новых острых потребностей времени рождалось исторически

обусловленное требование изменения старых канонов, религиозной эстетики,

возникновение новых форм художественной культуры, а также новых понятий в

эстетическом сознании и новых критериев оценки.

Из многочисленных факторов, влиявших на развитие русской эстетической

мысли XVII века, так или иначе определявших характер ее развития и

особенности, природу эстетических идей, выделяются следующие: активизация

социально-политической мысли, связанная с событиями так называемого

«смутного времени» и их осмыслением в философском, социологическом,

этическом и эстетическом аспекте, особенности реформы церкви и

старообрядческого движения (раскол церкви), попытки теоретического

обобщения потребностей художественно-эстетического движения века,

начавшееся «обмирщение» культуры, развитие светских начал, первых шагов

русской «просветительской» философии и культуры в целом.

Эстетическая мысль первой половины XVII века связана с попыткой

теоретически объяснить события «смуты», критикой правителей, утверждением

чувства ответственности всех и каждого за судьбу родины. Поворот социально-

общественной мысли в критическую сторону, смелость многих авторов в

исследовании реальных исторических событий, оценка действий конкретных

исторических лиц, участие в литературном процессе не только представителей

господствующих классов, духовенства, но также представителей посада,

служилых людей привели к открытиям и новых эстетических ценностей. На

первый план среди различных видов литературы и искусства выступают

исторические повести, а в них — характеристика, часто весьма

противоречивая, многосторонняя, действительных исторических лиц и событий.

«Начало XVII века было временем, — по мнению Д. С. Лихачева,— когда

человеческий характер был впервые «открыт» для исторических писателей,

предстал перед ними как нечто сложное и противоречивое» . До XVII в.

проблема «характера» вообще не стояла в повествовательной литературе.

Глубокий интерес к человеку, его внутреннему миру, мотивам поведения, его

личной ответственности за все происходящее пронизывают мировосприятие

авторов «Повести 1606 г.», сочетающей стиль официальных исторических грамот

с впечатляющими чертами живого психологического анализа. «Иное сказание»,

«Плач о пленении и о конечном разорении превысокого и пресветлейшего

московского государства», «Сказание» Авраамия Палицына, где дана глубоко

психологическая, противоречивая характеристика царя Бориса, сочинения

Шаховского, «Хронограф» (второй редакции), «Временник» Ивана Тимофеева,

«Словеса» Ивана Хворостинина, «Повести» князя И. М. Катырева-Ростовского и

другие книжные памятники и исторические повести сохранили живой, ощутимый

облик эпохи.

С увлеченностью первооткрывателей, стремясь к объективности и

многосторонности, писатели в разных жанрах дают ярчайшие характеристики

описываемых героев. Образы Грозного, Бориса, Григория Расстриги, Гермогена

в плетении словес Авраамия Палицына; иронический характер Ивана Фуникова в

народном стихе «Послание дворянина дворянину»; недюжинные характеры

самобытных казаков в «Повести об Азовском осадном сидении донских казаков»;

мирской, русской женщины в «Житии Юлиании Лазоревской», героя-полководца

Скопина-Шуйского в «Писании о представлении и о погребении князя Михаила

Васильевича, рекомого Скопина» и лиро-эпических народных песнях — всюду

крупным планом выступают характеры героев, психологические пружины их

действий и поступков.

С открытием характера, внутреннего мира личности органически связана

другая важнейшая особенность эстетического сознания первой половины века —

тенденция к максимальному использованию эстетического арсенала фольклора в

памятниках письменности, по существу, слияние элементов народной поэзии, с

древнейших времен выражавшей вкусы широких народных масс, с книжной

литературой, с принципами ее художественного изображения. Многостороннее

влияние фольклора на профессиональную литературу вносит существенно новое в

сам метод отображения действительности, в само «видение» мира, принципы и

средства его изображения. Богатейшим эстетическим источником явились также

зодчество, живопись и прикладное искусство, вобравшие в себя многие

фольклорные элементы.

Эстетические идеи, возникающие в этот период, неразрывно слиты с

этическим осмыслением происходивших общественных событий, изнутри освещены

главными понятиями общественного сознания того времени — понятием долга,

родины, патриотического как этически-эстетического.

Вторая половина XVII века характеризуется более сложной борьбой различных

тенденций как в идейно-политической сфере, так и в сфере эстетического

сознания. Выражение противоречивости эстетических начал выявляется более

резко и определенно и находит закрепление в эстетических теориях.

С наибольшей очевидностью противоречивость эстетических идей, традиций и

новаторства выявилась в эстетических идеях деятелей «раскола», наложившего

сильный, но мрачный отпечаток на всю духовную жизнь этого периода.

Возникнув как религиозная антитеза церковной реформе, проводимой царем

Алексеем Михайловичем и патриархом Никоном, движение раскола аккумулировало

в себе глубочайшие противоречия социально-политических, философских,

религиозных, этических и эстетических идей эпохи.

Выдающийся представитель раскола протопоп Аввакум всей своей жизнью и

деятельностью, будучи крупнейшим писателем своего времени, являл эту

противоречивость. С одной стороны, он возглавил движение во многом по своей

сути демократическое, принимавшее часто форму антифеодальной оппозиции

широких слоев народа (низшего духовенства, крестьянства, посадского

населения и т. д.), которые составляли основную часть этого движения,

официальной церкви и самодержавному государству. В этой форме борьбы народ,

по оценке Г. В. Плеханова, выражал «недовольство... своим постоянно

ухудшавшимся положением» .

Критика Аввакумом и его соратниками царской и церковной власти, личностей

царя, патриарха, царских вельмож — ярчайший не только религиозно-

политический, но и эстетический памятник эпохи. Высоко оценивая сатиру

Аввакума как форму художественного раскрытия действительности, А. М.

Горький справедливо считал «язык, а также стиль... Аввакума...

непревзойденным образцом пламенной и страстной речи бойца». С другой

стороны, громадный талант Аввакума-проповедника, его могучая страсть

бунтаря базировалась на фанатическом отстаивании старых начал русской

жизни. Раскольники не только не принимали реформы, заключавшейся в

преобразовании обрядовой стороны церкви на основе византийских традиций в

интересах централизованного государства, но, по существу, призывая насмерть

стоять за старую веру, умереть за единый аз, вплоть до самосожжения,

противостояли начавшемуся процессу обмирщения русской культуры,

распространению науки, просвещения, светского искусства, налаживанию

научных и культурных связей с Западом.

Эти глубочайшие противоречия раскола как религиозно-идейного движения

нашли отражение и в эстетических взглядах представителей старообрядчества.

В своем художественно-литературном творчестве, в особенности в «Житии»,

Аввакум явился глубоким новатором в утверждении новых эстетических

принципов и художественных приемов.

В традиционной форме жития как типичного средневекового жанра Аввакум

открыл новые художественные ценности, создав «первый в русской литературе

опыт пространной автобиографии», раскрыв в ней свою собственную

неповторимую трагическую судьбу как конкретного человека и социально

значимой личности. Чередуя художественные приемы исповеди и проповеди,

активно утверждая принцип «простоты» изображения и «просторечия» как

законного средства языкового выражения, Аввакум создает оригинальный

художественный шедевр.

На фоне плетения словес «хитрого красноречия» «киевских старцев»,

словесного украшательства барокко, за которыми нередко исчезала

содержательная суть произведения, «Житие» поражает реалистической глубиной

нравственно-психологической характеристики изображаемых характеров,

подлинно демократической направленностью, непревзойденным (не только для

своего времени) художественным мастерством, неповторимостью стиля. Аввакум

осознавал (при всей традиции средневекового самоуничижения) свое высокое

назначение писателя-борца. Он открыто выражает свою художественно-

эстетическую концепцию, и как исходный принцип в ней: «..люблю свой русский

природный язык, виршами философскими не обык речи красить» «Реченно

просто» — для Аввакума высшая самооценка творчества. Эти принципы нашли

выражение в проникновенных описаниях природы, быта, предельно искреннем

раскрытии своего внутреннего состояния, жизни близких и т. д. «Житие»

Аввакума, как и многие другие памятники раннего старообрядчества

(«Челобитная царю Алексею Михаиловичу», «Вопроси ответ» инока Авраамия,

«Житие и письма инока Епифания», «Прение верного инока с отступником» и

др.), по принципам сатирического обнажения неприемлемости норм жизни и

морали официальных властей, яркому разговорному языку, ироническому стилю

изложения очень близки художественным принципам демократической сатиры

второй половины XVII века. «Житие» явилось важным этапом нравственно-

психологического и эстетического самосознания художника как творческой

личности, индивидуализации его творчества. Однако отстаивание Аввакумом

равенства человека (перед богом и природой и боярыни, и мужика) сочеталось

с проповедью идеала духовного нищенства, активным неприятием всякой

«внешней мудрости», «высоких наук», изуверской подчас борьбой за чистоту и

непререкаемость веры.

Противоречивые взгляды эстетики раскола очевиднее всего проявились в

сфере трактовки живописи, иконописи, в частности в небольшом трактате

Аввакума «Об иконном писании», в котором он в теоретическом плане всецело

следует решениям Стоглавого Собора (1551 г.). Борясь со всяческими

проникновениями идей Запада, Аввакум категорически отрицал новые тенденции

в искусстве, в том числе и новую для русской эстетической культуры XVII

века школу живописи, возглавляемую Симоном Ушаковым.

Аввакума более всего возмущает отступление от старых канонов, тенденция к

принципам написания икон «по плотскому умыслу», стремление божественные

лики «будто живые писать», «по-фряжскому, сиречь по-немецкому».

Новая живопись с ее светскими элементами, земным началом неприемлема для

Аввакума и его сторонников, так как она противоречит их нравственно-

эстетическому идеалу Христа, который «тонкостны чувства имея» Изображения

на иконах должны соответствовать типу страдальца-аскета, когда художник

рисует «лице, и руце, и нозе, и вся чювства тончава и измождала от поста и

труда, и всякия им неходящия скорби» .

Саркастически высмеивая психологические и жизненные несоответствия новой

школы (например, пишут «Христа на кресте раздутова: толстехунек миленький

стоит, и ноги те у него, что стульчики»), он подмечает существенные

недостатки иконописи XVII века по сравнению с иконописью предшествующих

веков: некритическое отношение к западным образцам, психологическую

неоправданность многих конкретных деталей и, как главный недостаток, резкое

снижение духовности, одухотворенности, свойственных классическому

иконописанию в его лучших образцах. В этой оценке живописи новой школы

проявился острый ум и высокий художественный вкус Аввакума.

Принципиально был поставлен Аввакумом вопрос о национальной самобытности

русского искусства. И все же в целом его эстетическая концепция в проблемах

живописи была консервативной, ибо пыталась утвердить безнадежно уходящие

принципы искусства прошлого, категорически не допускавшего в искусство иных

критериев, кроме духовно-религиозных. Им безоговорочно отвергались новые

художественные принципы, утверждавшие земную красоту, полнокровность жизни.

Огненные стрелы его критики, направленные против никоновских требований к

русской иконописи, прежде всего попадали в представителей новой школы,

делающей первые шаги по направлению к светскому искусству, расшатывающему

устойчивость канонов.

Новые художественно-эстетические принципы нашли отражение в трактатах по

вопросам искусства и иконописания. Несомненную теоретическую и историческую

ценность в этом отношении представляют трактаты художников новой школы:

царского изографа Иосифа Владимирова («Трактат об иконописании») и

жалованного иконописца Оружейной палаты Симона Ушакова («Слово к

люботщательному иконного писания»). Новым в этих трактатах было отражение

появившейся атмосферы активных споров вокруг проблемы иконописания,

обсуждение художниками стоящих перед ними идейно-художественных проблем.

Написанные в острой полемической форме, трактаты зафиксировали острейшую

идейную борьбу по эстетическим вопросам, связанным с развитием искусства

того времени, охваченного процессом обмирщения, проникновением светского

начала во все сферы и жанры традиционного средневекового искусства. Трактат

Владимирова пронизан страстным утверждением нового художественного видения,

отстаиванием «световидных» икон новой школы, возглавляемой Ушаковым.

Постановка важнейших и весьма разнообразных проблем говорит о высокой

теоретической культуре автора трактата, его пристальном внимании к

процессам, происходящим в западном искусстве. Художник, полемизируя с

неприемлемыми для него старообрядческими взглядами на живопись в противовес

требованиям «темновидных», аскетических икон, выдвигает новый принцип

«живоподобия», утверждает новую, «земную» трактовку красоты в искусстве.

Позитивная программа автора трактата, сосредоточенная главным образом в

первой части рукописи, названной «О премудром мастерстве живописующих,

сиречь об изящном мастерстве иконописующих и целомудренном познании

истинных персон и о дерзостном лжеписании неистовых образов», отличается

стремлением автора ввести обсуждение проблем развития русского искусства в

русло общемировых проблем культуры, показать сближение путей развития

русской и западной эстетической культуры, выдвинуть новые для русского

народа критерии оценки.

Новым было требование Владимировым распространения принципа «живоподобия»

как на религиозную живопись, так и на светскую. Единство критериев было

значительным шагом вперед в эстетической теории того времени. С его точки

зрения, правдоподобие, правдивость нужна в равной степени как для написания

портретов царей, так и для написания икон. Для него совершенное изображение

богородицы возможно лишь как «живоподобное» изображение (трактовка им

апокрифической легенды о святом Луке, создавшем совершенный, светоподобный

образ богородицы). Божественное, с его точки зрения, можно раскрыть лишь

посредством написания живого человеческого облика, облеченного в

человеческую плоть, «жизнеподобно».

Идея конкретной индивидуализации образа развивается и во второй части

трактата, названного «Против тех, кто уничтожает живых икон живописание или

возражение некоему хульнику Иоаннова вредоумному». «Где таково указание

изобрели, — критикует Иосиф Владимиров раскольников, — несмысленные

любопрители (в резкости выражений не стесняли себя ни представители

раскола, ни новой школы), которые одною формой смугло и темновидно, святых

лица писать повелевают? Весь ли род человеческий во едино обличье создан?

Все ли святые смуглы и тощи были?

Следуя природе, прославляя свет и красоту живописания, мастер может

приблизиться к «живоподобию» образа. Кроме трактовки этой главной категории

трактата Владимирова, в нем заключены пространные рассуждения о назначении

искусства, о необходимости систематического, терпеливого обучения этому

искусству, об отличии искусства от ремесла, о соотношении нравственности и

красоты, о личности художника, о соотношении живописного и словесного

изображения и др.

Содержание трактата ново, многогранно и значительно, все позднейшие

трактаты XVII века во многом повторяли идеи трактата Владимирова,

явившегося серьезным теоретическим обоснованием принципиально нового

подхода к искусству. Главным достоинством трактата Владимирова было

подчеркивание права «премудрого» художника на новаторство в искусстве, его

права не следовать слепо традиции (как бы высока она ни была),

утвержденному столетиями иконописному этикету, а исходить из согласия

собственному «слуху и видению». Такая постановка вопроса для русской

эстетики XVII века была смелой и новаторской, открывавшей реальные

возможности сближения искусства с жизнью.

Творчество Симона Ушакова, последнего крупного русского иконописца,

воплотило первые поиски конкретных путей и форм этого сближения. Разрыв с

иконописной традицией намечен четко. В иконах и портретах-парсунах Ушакова,

гравюрах на меди присутствуют все признаки «живоподобия», правдоподобия:

пластичность в передаче фигур, написание лиц в реалистической манере,

светлый колорит, активное стремление к психологической характеристике

изображаемых персон. Главное внимание художника не случайно сосредоточено

на изображении лица, здесь он достиг значительных успехов, сделав серьезный

шаг вперед в решении своей главной темы «Спаса нерукотворного», в

повторении этой темы применил впервые прием мелких мазков, добившись

ощущения подлинности живого, человеческого лица.

Утратив напряженную глубину образов монументальной новгородской живописи,

беспредельной одухотворенности икон Рублева, Симон Ушаков привнес в русское

искусство иные эстетические ценности. «Мягкая лепка лица, какой до Ушакова

не знала русская иконопись, должна была производить на современников

впечатление своей объемностью, создавать ощущение живой плоти, телесности —

всего того, чего до него не добился ни один мастер».

Солидаризируясь с новыми положениями трактата Владимирова и опираясь на

него, Ушаков наиболее пристальное внимание уделяет проблеме «тайны»

восприятия, воздействия искусства, способности искусства сохранять жизнь

поколений, бессмертие и славу человеческого духа и сердца. Значительная

часть трактата посвящена конкретно-художественному обоснованию принципа

правдоподобия, реализуемого посредством специфических форм и средств

изображения, анализу этих средств (рисунка, цвета).

В эстетических суждениях Ушакова делается очевидная попытка выявить

специфические критерии для оценки собственно искусства, его формы и

содержания.

В свете теоретических положений трактатов Владимирова и Ушакова

остроумные упреки Аввакума в адрес новой школы живописи являются

исторически неправомерными и, как это ни парадоксально, в борьбе с новыми

тенденциями иконописи он солидаризируется со своим врагом Никоном, еще

более ревностно следившим за развитием иконописания, боровшимся как с

иконами старого письма, так и с «фряжскими» (иностранными) иконами новой

школы. Изучение истории русского иконописания показывает, что дело не

только в личных симпатиях и антипатиях царя и патриарха, а в том, что в

эпоху средневековья церковь во всех странах, в том числе и в России,

осуществляла контроль за развитием искусства, направляя его в нужное ей

русло. Исстари на церковных соборах рассматривались вопросы, связанные с

иконописанием.

В XVII веке в силу обострившейся борьбы идей, проникновения светских начал

во все сферы культуры церковь, боясь «художественных» ересей, особенно

ревностно следила за развитием иконописания. Так, решением Собора 1667 года

строго регламентировались не только общее направление религиозной живописи,

но и конкретные приемы изображения, тематика и т. д.

Принципы руководства живописью со стороны церкви (довольно жесткие)

зафиксированы в «Грамоте трех патриархов», принятой Собором 1669 года.

Наряду с традиционными рассуждениями о божественном происхождении

искусства, подчеркиванием традиционных «хитростей» иконного писания,

необходимости сохранения сословно-кастовых основ искусства, ростки нового

мировоззрения, внедрение светских начал, следование духу времени

отразились и в этих «Грамотах». Они проявились в повышении интереса к

проблеме красоты изображений, впервые в утверждении важности писания

«мирских вещей», указании на необходимость регламентации светского

искусства.

Наряду со старыми религиозными сюжетами в «Грамоте» узакониваются

увлекательные, красочные сюжеты из «Библии» и светской истории,

расцвеченные бытовые сценки. «Красота» и увлекательность изображения

выдвигается на первый план в религиозной живописи. (Подобными изображениями

заполнены стены и потолки, весь интерьер большинства русских церквей

последней трети века.)

Близкой по содержанию к «Грамоте трех патриархов» является и «Грамота»

царя Алексея Михайловича 1669 года. Внимание царя направлено не только на

иконопись, но и на эстетические задачи, связанные со строительством и

украшением городов, особенно Москвы, которой необходимо «лепу быти». (Во

время царствования Алексея Михайловича развернулось строительство и

«украшение» многих русских городов и ансамблей монастырей, храмов,

архитектурных промышленных и торговых зданий, утвердился перенос принципов

светского каменного зодчества на церковное.)

Активнейшая художественная жизнь эпохи привела к появлению многих

новшеств в этой сфере: впервые в России был создан придворный театр с

красочными театральными представлениями на библейские сюжеты; появилась

силлабическая поэзия, в живописи и архитектуре—тенденция к красочности и

яркости форм, вобравших элементы фольклорного начала, народных

художественных вкусов и сочетавших их с украшательством в стиле барокко.

Требование Алексея Михайловича к придворным художникам и жалованным

иконописцам писать «лепо, честно, со достойным украшением, искусным

рассмотром художества» пронизывало всю эстетическую культуру последней

трети века. Категория красоты, толкуемая в основном как украшение, была

основной категорией эстетики, особенно придворной.

Большая роль в развитии и пропаганде новых эстетических идей принадлежит

Симеону Полоцкому, человеку по тому времени широко образованному, которого

справедливо называют одним из первых русских просветителей. Мыслитель,

педагог, издатель, поэт, драматург, активный создатель церемониальной,

придворной эстетики, Полоцкий явился создателем для своего времени новых

эстетических ценностей. Его справедливо считают виртуозным мастером

поэтической детали, ярким художником литературного барокко.

Широко используя эстетические традиции белорусского, украинского,

польского, а также общеевропейского схоластического просвещения и так

называемого школьного барокко. Полоцкий и другие представители русской

художественной культуры (Сильвестр Медведев и Карион Истомин)

способствовали формированию новых идейно-эстетических нормативов, нашедших

впоследствии дальнейшее развитие в эстетике русского классицизма XVIII

века.

Два сборника стихов Полоцкого «Ветроград многоцветный» и «Рифмологион»,

отразившие сущность и направление русской поэзии того времени, явившиеся

своеобразными толковыми словарями, откликнувшимися на самые различные

стороны жизни, а также авторские предисловия к ним раскрывают эстетические

взгляды Полоцкого. В сфере поэтического «Симеон Полоцкий, — по мнению

советского исследователя А. М. Панченко, — принес в Россию барочную

концепцию писательского труда, если и не вполне самостоятельную, то вполне

оригинальную для русской эстетики XVII века. Эта концепция имела целью

доказать, что писательский труд может рассматриваться как личный

нравственный подвиг, как камень, полагаемый в здание грядущего совершенного

общества». А заботы о совершенствовании общества, его просвещении были

главным назначением писателя, художника, по Полоцкому, делом его жизни.

Важно учение Полоцкого о слове (логосе) с эстетических позиций барокко

(соотношение слова и остроумия, слова и изобретательности поэтической формы

и т. д.). Мир, слово, книга — для него синонимы.

Как просветитель задачу поэзии он видит в воспитании нравов общества,

укреплении души, познании непознанного и, конечно, в украшении жизни

человеческой.

Не обошел молчанием Полоцкий и острых споров по вопросам иконописания (в

докладной записке царю «Об иконном писании»). В записке, кроме конкретных,

насущных вопросов, связанных с иконописью, ставятся и более общие

теоретические проблемы о понимании сущности искусства в целом. Очень

обстоятельно отстаивает он «плотскую» форму всякой живописи, выступая

против доводов Аввакума в этом вопросе и поддерживая школу Ушакова. Считая

«плотскую» форму первоосновой всякого художественного воспроизведения

образа, он доказывает, что в иконописи «плотское смотрение»— главное, так

как вне реального образа нельзя ничего изобразить — ни живого человека, ни

божества, ни ангела, так как вне образа и божье существо невозможно видеть.

Полоцкий развивает мысли о природе, лаборатории художественного

творчества, о том, что на современном научном языке мы называем природой

художественного обобщения, традиционно сравнивая художника с пчелой.

Подобно пчеле, собирающей мед из разных цветов, живописец отовсюду берет

«лепоту и тщится описати не токмо видимая вещи века сего, но и невидимая

вещи века сего, но и невидимых касается начертанием».

Полоцкий разграничивал содержательную сторону предмета изображения и его

художественное воплощение. «Неискусство» живописца, «нелепо написанные

иконы не делают бесчестия святым», такие «неискусные» произведения он

предлагает исправлять или же запрещать неискусным продолжать свое занятие,

т. е. заниматься иконописанием.

Наряду с категорией прекрасного, красивого он ставит категорию

безобразного — «нелепости» в искусстве, которая противостоит красоте.

Проявляя колоссальную по тем временам эрудицию, пересыпая свое изложение

многочисленными ссылками на отцов церкви, постановления соборов, ученые

трактаты философов, Полоцкий способствовал введению на русской почве более

широкого круга эстетических идей, от утверждения эстетики придворного

церемониала до решения конкретных теоретических проблем эстетики театра,

стихосложения, иконописи и других видов искусства того времени.

Художественно-эстетические ценности XVII века в целом, столь

многогранные и красочно яркие, нашедшие воплощение во всех видах и формах

искусства, а не только иконописи, составляют важный, необходимый этап в

русской эстетической культуре. Противоположные оценки и споры вокруг

проблемы эстетических ценностей этого периода, не утихающие до сих пор,

говорят о жизненной силе и плодотворности идей этой эпохи, явившейся

началом многих начал в развитии русского эстетического сознания.

ЛИТЕРАТУРА

История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли. Т. П. Раздел

«Россия». М., 1964; т. IV. М-, 1969.

Кулакова Л. И. Очерки русской эстетики XVIII века. Л., 1968.

Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М„ 1980.

Овсянников М. Ф., Смирнова 3. В. Очерки истории эстетических учений. М.,

1963.

Соболев П. В. Очерки русской эстетики первой половины XIX века. Л., 1975.

Шохин К. В. Очерк истории развития эстетической мысли в России.

(Древнерусская эстетика XI—XVII вв.). М., 1963.

Овсянников М.Ф. и др. История эстетической мысли. В 6 т. М., «Искусство»

1986.

Баженова А.А. Русская эстетическая мысль и современность. «Знание» 1980.