Первая «Ообщаяи рациональная грамматика Пор-Рояля

БОЛЬШАЯ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БИБЛИОТЕКА - РЕФЕРАТЫ - Первая «Ообщаяи рациональная грамматика Пор-Рояля

Первая «Ообщаяи рациональная грамматика Пор-Рояля

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

КАЛИНИНГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

ФАКУЛЬТЕТ ЛИНГВИСТИКИ И МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ

КАФЕДРА ЯЗЫКОЗНАНИЯ

РЕФЕРАТ

«ПЕРВАЯ «ОБЩАЯ И РАЦИОНАЛЬНАЯ ГРАММАТИКА ПОР-РОЯЛЯ»

Работу

выполнила

студентка 1 курса

3 группы

Козлова

Е.А.

Калининград 2003

ПЛАН

Введение…………………………………………………………….3

1.Исторические предпосылки создания

«Грамматики Пор-Рояля»………………………………………..4

2.Характеристика «Грамматики Пор-Рояля»………………….9

Заключение……………………………………………………..….14

Список использованной литературы……………………….….16

ВСТУПЛЕНИЕ.

Грамматика Пор-Рояля - один из наиболее значительных и знаменитых

текстов мирового лингво-филологического наследия.

Эта небольшая по объему книга, вышедшая первым изданием в Париже в 1660 г.,

послужила поворотным пунктом в развитии европейской лингвистической мысли.

Авторы грамматики - выдающийся логик и философ-янсенист А. Арно и

замечательный грамматист Кл. Лансло сумели в сжатой, почти афористической

форме, изложить основы нового подхода к грамматике. Этот подход основан на

анализе языка с позиций „разума", его возможностей и основных „операций"

(отсюда определение грамматики как „рациональной"). Рациональный аспект

языка отражает, по мнению авторов Пор-Рояля, общее в строении всех языков

(отсюда определение грамматики как „общей"). Грамматика Пор-Рояля положила

начало традиции „грамматической науки" и по ее образцу в Европе XVIII

начала XIX в. были описаны многие европейские и неевропейские языки. Этот

образец широко внедрялся в школьное преподавание. Как философский и логико-

лингвистический труд „Грамматика" не утратила своего значения и в наши дни.

Она представляет интерес для языковедов всех профилей, философов, логиков,

историков науки и культуры, преподавателей-филологов.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ СОЗДАНИЯ «ГРАММАТИКИ ПОР-РОЯЛЯ».

После Томаса Эрфуртского в течение примерно двух столетий

теоретический подход к языку не получил значительного развития. Однако

именно в это время шло постепенное становление нового взгляда на языки,

который в конечном итоге выделил европейскую лингвистическую традицию из

всех остальных. Появилась идея о множественности языков и о возможности их

сопоставления.

Разумеется, о том, что языков много, знали всегда, бывали и единичные

попытки сопоставления языков. Однако, как выше уже отмечалось, каждая из

лингвистических традиций явно или неявно основывалась на наблюдениях над

каким-то одним языком, которым всегда был язык соответствующей культурной

традиции. Можно было переориентироваться с одного языка на другой, как было

в Древнем Риме и в Японии, можно было, особенно на раннем этапе развития

традиции, переносить на язык своей культуры категории другого, ранее уже

описанного языка, но всегда становление традиции или даже ее варианта

сопровождалось замыканием в изучении одного языка. В средневековой Европе

греческий и латинский варианты традиции почти не соприкасались друг с

другом. В Западной Европе даже в XIII—XIV вв., когда на ряде языков уже

существовала развитая письменность, единственным достойным объектом

изучения все еще считалась латынь. Отдельные исключения вроде исландских

фонетических трактатов были редки.

Положение стало меняться в одних странах с XV в., в других с XVI в. К

этому времени в ряде государств завершился период феодальной

раздробленности, шло становление централизованных государств. На многих

языках активно развивалась письменность, появлялись как деловые, так и

художественные тексты, в том числе произведения таких выдающихся авторов,

как Данте, Ф. Петрарка, Дж. Чосер. Чем дальше, тем больше распространялись

представления о том, что латынь не является единственным языком культуры.

Национальная и языковая ситуация в позднесредневековой Европе имела

две особенности, которые повлияли на развитие дальнейших представлений о

языке. Во-первых, Западная Европа не составляла единого государства, а

представляла собой множество государств, где в большинстве случаев говорили

на разных языках. При этом среди этих государств не было ни одного, которое

бы могло претендовать на господство (как в прошлом Римская империя и

недолго существовавшая империя Карла Великого). Уже поэтому ни один язык не

мог восприниматься как столь же универсальный, как латынь. Французский язык

для немца или немецкий для француза были иностранными языками, а не языками

господствующего государства или более высокой культуры. Даже в Англии, где

в XI—XV вв. языком знати был французский, затем все же окончательно победил

английский язык, включивший в себя много французских заимствований.

Во-вторых, все основные языки Западной Европы были генетически

родственны, принадлежа к двум группам индоевропейской семьи — романской и

германской, и типологически достаточно близки, обладая, в частности,

сходными системами частей речи и грамматических категорий. Отсюда

достаточно естественно возникала мысль о принципиальном сходстве языков,

обладающих лишь частными отличиями друг от друга. Вместо идеи о латыни как

о единственном языке культуры возникала идея о нескольких примерно равных

по значению и похожих друг на друга языках: французском, испанском,

итальянском, немецком, английском и др.

Кроме этого главного фактора было еще два дополнительных. Хотя и в

средние века понаслышке знали о существовании, помимо латыни, еще двух

великих языков: древнегреческого и древнееврейского, но реально владели

этими языками очень немногие, а выражаясь по-современному, в базу данных

для западноевропейской науки о языке они почти не входили. Теперь же в

эпоху гуманизма два этих языка начали активно изучаться, а их особенности —

учитываться, причем довольно большие типологические отличия

древнееврейского языка от европейских расширяли представления ученых о том,

какими бывают языки. Другим фактором были так называемые великие

географические открытия и усиление торговых связей со странами Востока.

Европейцам пришлось сталкиваться с языками других народов, о существовании

которых они не подозревали. Нужно было общаться с носителями этих языков, и

встала задача их обращения в христианство. И уже в XVI в. появляются первые

миссионерские грамматики «экзотических» языков, в том числе индейских. В то

время однако европейская научная мысль еще не была готова к адекватному

пониманию особенностей строя таких языков. Миссионерские грамматики и

тогда, и позже, вплоть до XX в. описывали эти языки исключительно в

европейских категориях, а теоретические грамматики вроде грамматики Пор-

Рояля не учитывали или почти не учитывали материал таких языков.

Гораздо большее значение для развития европейской традиции и

преобразования ее в науку о языке сыграли первые грамматики новых западных

языков. Грамматики испанского и итальянского языков появились с XV в.,

французского, английского и немецкого — с XVI в. Поначалу некоторые из них

писались на латыни, но постепенно в таких грамматиках описываемые языки

одновременно становились и языками, на которых они написаны. Эти грамматики

имели учебную направленность. Стояла задача формирования и закрепления

нормы этих языков, особенно важная после изобретения в XV в.

книгопечатания. В грамматиках одновременно формулировались правила языка и

содержался учебный материал, позволяющий выучить эти правила. В это же

время получила активное развитие лексикография, ранее составлявшая отсталую

часть европейской традиции, Если раньше преобладали глоссы, то теперь в

связи с задачей создания норм новых языков создаются достаточно полные

нормативные словари. В связи с подготовкой такого словаря для французского

языка в 1634 г. была создана Французская академия, существующая до

настоящего времени; она стала центром нормализации языка в стране.

Ранее единая западноевропейская традиция стала разделяться на

национальные ветви. Поначалу, примерно до конца XVII в., исследования

языков наиболее активно развивались в романских странах. В XVI в. после

некоторого перерыва вновь начинает развиваться теория языка. Выдающийся

французский ученый Пьер де ла Раме (Рамус) (1515— 1672, убит в

Варфоломеевскую ночь) завершил создание понятийного аппарата и терминологии

синтаксиса, начатое модистами; именно ему принадлежит дожившая до наших

дней система членов предложения. Теоретическую грамматику, написанную еще

на латыни, но уже учитывающую материал различных языков, создал Ф. Санчес

(Санкциус) (1550—1610) в Испании в конце XVI в. У него уже содержатся

многие идеи, потом отразившиеся в грамматике Пор-Рояля.

В XVII в. еще более активно ведутся поиски универсальных свойств

языка, тем более что расширение межгосударственных связей и трудности,

связанные с процессом перевода, оживляли идеи о создании «всемирного

языка», общего для всех, а чтобы создать его, надо было выявить свойства,

которыми обладают реальные языки. На развитие универсальных грамматик влиял

и интеллектуальный климат эпохи, в частности, популярность

рационалистической философии Рене Декарта (Картезия) (1596—1650), хотя

известное благодаря Н. Хомскому наименование «картезианские грамматики» в

отношении грамматики Пор-Рояля и подобных ей не вполне точно, поскольку

многие «картезианские» идеи присутствовали у Ф. Санчеса и других еще до Р.

Декарта.

Языкознание XVII в. в основном шло в области теории двумя путями:

дедуктивным (построение искусственных языков) и индуктивным, связанным с

попыткой выявить общие свойства реально существующих языков. Не первым, но

самым известным и популярным образцом индуктивного подхода стала так

называемая «Грамматика Пор-Рояля», впервые изданная в 1660 г. без указания

имен ее авторов Антуана Арно (1612—1694) и Клода Лансло (1615—1695).

ХАРАКТЕРИСТИКА «ГРАММАТИКИ ПОР-РОЯЛЯ».

«Грамматика Пор-Рояля» вошла в историю науки под не принадлежащим

авторам названием («Грамматика общая и рациональная» — начало очень

длинного подлинного названия). Женский монастырь Пор-Ро в те годы был

центром передовой мысли, с ним был связан кругом ученых, в который входили

и авторы грамматики. Книга была результатом содружества двух специалистов

разных профессий. А. Арно был логиком и философом, соавтором известной

книги по логике, а К. Лансло — одним из первых во Франции профессиональных

лингвистов, преподавателем языков и автором грамматик; в частности, он

первым во Франции преподавал латинский язык как иностранный, с объяснениями

на французском языке. Такое сочетание дало возможность объяснить высокую

для того времени теоретичность с достаточно xopoшим знанием материала

нескольких языков.

Авторы грамматики считали недостаточным чисто описательный подход к

языку и стремились создать объяснительную грамматику, в ней говорилось,

что стимулом к ее написанию послужил «путь разумных объяснений многих

явлений, либо общих для всех языков, либо присущих лишь некоторым из них».

В целом в книге объяснительный подход преобладает и над описательным, и над

нормативным. Однако ряд разделов, посвященных французскому языку, содержит

нормативные правила. К 1660 г. нормы французского языка были в общих чертах

сформированы, но многие детали еще оставались неотшлифованными. Тем не

менее, значение «Грам- матики Пор-Рояля» прежде всего не в предписаниях, а

в объяснении ранее уже описанных явлений языка.

Авторы грамматики исходили из существования общей логической основы

языков, от которой конкретные языки отклоняются в той иной степени. Сама по

себе такая идея была в XVII в. не новой и восходила к модистам. Эта идея

для А. Арно и К. Лансло была столь убедительной, что не требовала особых

доказательств. Например, в грамматике говорится о «естественном порядке

слов» без доказательств существования такого порядка и даже без его

описания (хотя достаточно , что «естественным» для них, как и для модистов,

был порядок «подлежащее — сказуемое — дополнение»).

От модистов авторы «Грамматики Пор-Рояля» отличались не столько самой

идеей основы языков, сколько пониманием того, что собой эта основа

представляет. У модистов, выражаясь современным языком, соответствие между

поверхностными и глубинными структурами оказывалось взаимно однозначным или

по крайней мере очень близким к нему. Они старались каждому явлению,

зафиксированному в грамматике Присциана, приписать философский смысл. В

данной грамматике этого уже нет прежде всего из-за расширения эмпирической

базы. Если модисты исходили из одной латыни, то здесь почти в каждой главе

рассматриваются два языка: латынь и французский, достаточно часто

упоминаются также испанский, итальянский, древнегреческий и

древнееврейский, а изредка речь идет и о «северных», то есть германских, и

о «восточных» языках; что имеется в виду в последнем случае, не вполне

ясно. С современной точки зрения количество языков невелико, но по

сравнению с предшествующим временем это был крупный шаг вперед.

Ориентация на латинский эталон была еще не вполне преодолена в

грамматике, что особенно заметно в разделе о падежах и предлогах. Хотя и

сказано, что «из всех языков только греческий и латынь имеют падежи имен в

полном смысле этого слова», но за эталон принимается латинская падежная

система, именно она признается «логической». В древнегреческом языке, где

по сравнению с латынью на один падеж меньше, предлагается считать, что

отсутствующий аблатив «есть и у греческих имен, хотя он всегда совпадает с

дативом». Для французского же языка выражение тех или иных «глубинных»

падежей видится в употреблении предлогов или опущении артикля. Более

сложный случай составляют для А. Арно и К. Лансло прилагательные. В

латинских грамматиках было принято считать существительные и прилагательные

одной частью речи — именем, но для французского и других новых языков

Европы данные два класса необходимо было различать, в грамматике принят

компромиссный подход: выделяется одна часть речи — имя — с двумя

подклассами. Такая трактовка проецируется и на семантику: у слов выделяются

«ясные» значения, разъединяющие существительные и прилагательные, и

«смутные» значения, общие для них: слова красный и краснота имеют общее

«смутное» значение и разные - «ясные». Введение «ясных» значений указывает

на отход от латинского эталона, введение «смутных» — на частичное его

сохранение (впрочем, есть и другая трактовка, согласно которой выделение

двух видов значений имеет глубокий философский смысл).

Однако в ряде других пунктов авторы грамматики решительно отходят от

латинского эталона в пользу французского. Особенно это видно в связи с

артиклем: «В латыни совсем не было артиклей. Именно отсутствие артикля и

заставило утверждать... что эта частица была бесполезной, хотя, думается,

она была бы весьма полезной для того, чтобы сделать речь более ясной и

избежать многочисленных двусмысленностей». И далее: «Обиход не всегда

согласуется с разумом. Поэтому в греческом языке артикль часто

употребляется с именами собственными, даже с именами людей... У итальянцев

же такое употребление стало обычным... Мы не ставим никогда артикля перед

именами собственными, обозначающими людей». Итак, оказывается, что у «нас»,

французов, в данном случае «обиход согласуется с разумом», а у других

народов нет. Из французского языка исходят авторы и говоря об именах с

предлогом, соответствующих «необязательным» наречиям в латыни, в некоторых

других случаях.

Эталонные, соответствующие «разуму» структуры в большинстве случаев

конструируются на основе либо латыни, либо французского языка. Но в

принципе в этой роли могут выступать любые языки вплоть до «восточных»,

как это говорится там, где признается рациональность сов- падения формы

третьего лица с основой глагола. Авторы, по-видимому, исходят из некоторых

априорных и прямо не формулируемых представлений о «логичности» и

«рациональности», но берут в каждом случае некоторые реальные структуры

одного из известных им языка (иногда, как с прилагательными, из

контаминации структур двух языков)

Однако есть случаи, когда А. Арно и К. Лансло отвлекаются от

особенностей конкретных языков и подходят к семантическому анализу. Здесь

наиболее важными оказываются разделы, посвященные сравнительно периферийным

вопросам: относительным местоимениям, наречиям, эллипсису и т. д. Одно из

самых известных мест книги — это фрагмент раздела об относительных

местоимениях, где анализируется фраза: Dieu invisible a сгйй le monde

visible «Невидимый бог создал видимый мир ». По его поводу А. Арно и К.

Лансло пишут: «В моем сознании проходят три суждения, заключенные в этом

предложении. Ибо я утверждаю: 1) что Бог невидим; 2) что он создал мир, 3)

что мир видим. Из этих трех предложений второе является основным и главным,

в то время как первое и третье являются придаточными... входящими в главное

как его составные части; при этом первое предложение составляет часть

субъекта, а последнее - часть атрибута этого предложения. Итак, подобные

придаточные предложения присутствуют лишь в нашем сознании, но не выражены

словами, как в предложенном примере. Но часто мы выражаем эти предложения в

речи. Для этого и используется относительное местоимение».

Если отвлечься от архаичных для нашей эпохи терминов вроде «суждение»,

такое высказывание кажется очень современным. Авторы «Грамматики Пор-Рояля»

здесь четко различают формальную и семанти- ческую структуру, которые

фактически не различали модисты, но и не всегда четко разграничивали и

многие лингвисты XIX и XX вв. Отталкиваясь от объяснения поверхностных

явлений французского языка (в данном разделе грамматики речь идет только об

одном языке), он переходит к описанию их семантики, не имеющей прямых

формальных соответствий. Еще в XVII в. они пришли к тем же выводам, что

многие современные лингвисты. Однако, как уже говорилось, чаще в грамматике

«логическая», а фактически семантическая структура соответствует некоторой

поверхностной структуре того или иного языка.

В некоторых других местах книги говорится о синонимии языковых

выражений, из которых одно признается более соответствующим логике (хотя не

всегда ясно, идет ли речь о полном соответствии), а другое может

употребляться вместо него ради «желания людей сократить речь» или «для

изящества речи». Чаще в этих случаях за эталон принимаются явления

французского языка. Впрочем, о синонимии некоторых исходных и неисходных

выражений говорилось задолго до XVII в.: можно указать на явление

эллипсиса, рассматривавшееся так еще с античности.

Безусловно, у А. Арно и К. Лансло не было четкого представления о том,

откуда берется их «рациональная основа грамматики» всех языков. Но нельзя к

авторам XVII в. предъявлять те же требования, что к лингвистам XX в. Сама

идея установления общих свойств человеческих языков, основанная на

принципиальном их равноправии (пусть реально такие свойства оказываются

сильно романизированными), представляла собой важную веху в развитии

лингвистических идей.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Судьба «Грамматики Пор-Рояля» была весьма сложной. Поначалу она стала

очень популярной и во Франции считалась образцовой до конца XVIII — начала

XIX в., известна она была и за пределами Франции. Авторы последующих

«логических» и «рациональных» грамматик ей подражали. Однако после

становления новой, сравнительно-исторической научной парадигмы именно из-за

своей известности она стала восприниматься как образец «умствующего,

априористического, ребяческого», по выражению И. А. Бодуэна де Куртенэ,

направления в языкознании, втискивающего язык в логические схемы; часто ей

приписывали и то, против чего она была направлена: жесткое следование

латинскому эталону. Положение не изменилось и в первой половине XX в. Среди

ее критиков были многие крупные ученые: И. А. Бодуэн де Куртенэ, Л.

Блумфилд, Ч. Хоккетт и др., часто судившие о ней из вторых рук. К этому

времени эмпирическая база общего языкознания сильно расширилась, и

«Грамматика Пор-Рояля» стала восприниматься как слишком явно смешивающая

универсальные свойства языка с особенностями романских языков.

Новый интерес к книге возник в 60-е гг. XX в. Во многом здесь сыграл

роль Н. Хомский, объявивший ее авторов своими предшественниками. Его

оппоненты справедливо указывают на то, что он сильно модернизировал идеи

грамматики и рассматривал ее вне исторического контекста, однако

действительно многое в книге, прежде всего идея об общих для всех языков

«структурах мысли», оказалось созвучным хомскианской лингвистике. Однако

возрождение интереса к «Грамматике Пор-Рояля» нельзя сводить только к

авторитету Н. Хомского. В середине 60-х гг. ее анализом и комментированием

независимо друг от друга занялись сразу несколько специалистов, и Н.

Хомский оказался лишь одним из них. «Реабилитация» книги была связана с

общими тенденциями мирового развития лингвистики. Один из комментаторов ее,

Р. Лакофф, справедливо называл «Грамматику Пор-Рояля» «старой грамматикой,

долго имевшей плохую репутацию среди лингвистов, но недавно восстановившей

престиж, который она имела в свое время».

Отметим еще одну черту «Грамматики Пор-Рояля», также повлиявшую на ее

дальнейшую репутацию. Как и лингвистические сочинения предшествующего

времени, она была чисто синхронной, «Рациональная основа» всех языков

рассматривается как нечто неизменное, а фактор исторического развития

просто не включен в концепцию. Латинский и французский языки

рассматриваются в книге как два разных языка, а не как язык-предок и язык-

потомок (впрочем, происхождение французского языка от латинского тогда не

было столь очевидно, как сейчас).

Следует отметить, что дедуктивный подход к языку, упоминавшийся выше и

нашедший отражение в попытках конструирования искусственного «идеального

языка», долгое время был популярным. Интерес к нему проявляли многие

крупнейшие мыслители ХVII в.: Ф.Бэкон, Р.Декарт, И.Ньютон и др. Однако,

когда идея создания мирового языка отошла на второй план (что произошло уже

с начала XVIII в.), все упомянутые проекты забыли. В частности, проект И.

Ньютона, оставшийся в рукописи, был впервые издан в оригинале лишь в 1957

г. Судьба всех подобного рода исследований оказалась много хуже, чем судьба

никогда совсем не исчезавшей из лингвистического обихода «Грамматики Пор-

Рояля»

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.

1.Алпатов В. М. «Грамматика Пор-Рояля» и современная лингвистика (К выходу

в свет русских изданий) // Вопросы языкознания, 1992, № 2, с. 57—68.

2.Грамматика общая и рациональная Пор-Рояля.-М.: Прогресс, 1990.